Шаваш мягко, подчеркивая каждое слово, начал:

– Господин Сият-Даш, – я прибыл в эту горную управу по поручению господина первого министра, чтобы расследовать поданные на вас жалобы. Стоны крестьян достигли государева трона; явившись месяц назад, я дал вам испытательный срок. И что же? Угомонились ли вы? Боги свидетели – нет! Окрестных крестьян вы вымогательством заставляли работать на себя. Если в деревне случалась тяжба, истец давал вам взятку и ответчик давал вам взятку; вы, дав молодому Дахуну денег под проценты, взяли проценты его сестрой; мечтали погубить судью Кенеша, пользующегося доверием крестьян… Десять лет назад вы ограбили народ на границе, взятками сумели откупиться от неминуемой кары, предав собственного деверя, три года лицемерно носили траур…

Тут только Сият-Даш посерел, упал инспектору в ноги и завопил:

– Виноват! За свои прегрешения заслуживаю казни!

– Первый министр, – холодно продолжал Шаваш – поощряет земледелие и торговлю, уважает предприимчивость и честность, возвышает добрых и карает злых. Вы же, пользуясь служебным положением, бесстыдно вымогали деньги, издевались над подданными государя, разрушали суть его политики… Я хотел терпеть, – но это переполнило мое терпение!

И, вынув из рукава тяжелый сверток, который Сият-Даш вручил ему при встрече у подножия холма, молодой инспектор швырнул взятку прямо в лицо начальнику Белоснежного округа. Золотые монеты раскатились по лужайке. Сият-Даш наклонился было за золотом, но Шаваш прокричал страшным голосом:

– Наказать негодяя немедленно!

Все произошло настолько быстро, что пьяный Сият-Даш, по правде говоря, не успел даже связать страшных слов столичного чиновника со всем безобразием, что происходило в управе, с яшмовым араваном и прочими вещами, – а если б успел, все равно Шаваш не дал бы ему вымолвить ни слова.

Два стражника бросились из темноты на Сият-Даша, сунули ему в рот деревянную грушу и сорвали ворот кафтана. Миг – и преступника, связанного, бросили на колоду. Миг, – и отрубленная голова покатилась по лужайке, где веселый и довольный Сият-Даш плясал только что…

Чиновники стояли, как громом пораженные.

Шаваш подошел к судье и положил руку ему на плечо.

– Господин Кенеш, – сказал он, – вы в расцвете сил и полны желания служить народу. Властью, данной мне государем, я назначаю вас главой Белоснежного округа.

Через десять минут новый глава округа, смертельно бледный, сидя бок о бок с испектором, прошептал:

– Великий Вей! Я думал, первый министр…

– Я читал вашу записку о деятельности первого министра, – лукаво усмехнувшись, перебил его Шаваш, а потом вдруг замолк. Минуты две он разглядывал праздничный стол, а потом уронил голову на руки, и, вздохнув, промолвил:

– Боги свидетели, – я не хотел самочинно казнить этого человека! Но что было б, если б я его арестовал и повез в столицу? Он дважды попадал в тюрьму за дьявольские преступления, и дважды выходил из нее благодаря взяткам… Нет, голову дракона рубят мечом, а не пилой!

* * *

Пробило уже последнюю ночную стражу, когда Шаваш, валившийся с ног от усталости, вошел во флигель к отцу Адушу. Тот, закончив описи, складывал в ящик пронумерованные реторты. Шаваш взял кувшин со щербетом и стал лить его себе в рот.

– Хорошенькая ночь, – наконец сказал Шаваш.

– Надо было, – сказал отец Адуш, – подвесить эту крысу на стенке. Повисела бы – и все рассказала…

Он имел в виду яшмового аравана.

– Это большая ошибка, – возразил Шаваш, – пытать человека, если не знаешь заранее, что он должен тебе рассказать. – И безо всякой связи добавил:

– Этот господин Кенеш – очень достойный человек. Это видно по доносу. У него немножно неудачно сложилась судьба, но покупать стоит лишь того, кто не продается с первого раза.

Некоторое время отец Адуш занимался бумагами. Внезапно он спросил:

– А что это было нужно племяннику аравана Фрасака? Чего он тут выглядывал?

Шаваш опять пил щербет.

– Араван Фрасак не нашел ничего лучше, как найти и арестовать настоящего Арфарру. Представляете – он, оказывается, еще жив. Был, во всяком случае.

Шаваш подумал и прибавил:

– Даже чего-то сочинял в своей избушке, опять, наверное, как исправить государство, – вынул из рукава мятый лист и протянул Адушу.

Адуш просмотрел лист и пожал плечами.

– Это что-то другое, – возразил он, – вряд ли Арфарра станет сочинять такой проект на варварском языке.

Шаваш взял бумагу обратно и стал глядеть на нее поверх кувшина со щербетом. Действительно, лист был исписан по-аломски и заполнен едва ли на треть, свежие чернила так и блестели…

Шаваш чуть не выронил кувшин.

Аломы, как и большинство варваров, пользовалось алфавитом империи, и, хотя молодой чиновник не знал языка горных варваров, он различил – раз, другой, и третий – на едва наполовину исписанном листе сочетание букв – Ванвейлен. Ванвейлен! Четверть века назад! Тогда, когда Арфарра был араваном Варнарайна! «Был такой человек, Клайд Ванвейлен – он разбил свой корабль»! Черт побери, если Арфарра что-то знает о людях со звезд, и если они за это погубили легендарного палача так же, как храм Шакуника…

Через десять минут Шаваш, в сопровождении трех охранников, вылетел из ворот управы и помчался по ночной дороге вниз. Три часа назад он сам, собственным проклятым ртом, велел убить Арфарру. Этот исполнительный племянник! Великий Вей! Успеет или нет!?

* * *

Киссур вернулся поздно, через подземный ход.

– Советник!

Никого. Снег во дворе затоптан. В комнатах – книги вверх корешками. Волк страшно завыл. Киссур кинулся за укладкой – нету!

Киссур оглядел себя. На нем были синие штаны и синяя куртка, перевязанная конопляной веревкой. На ногах – чулки и пеньковые башмаки.

Киссур сунул в рукав кинжал с рукоятью в форме трехгранной шишки. Поднял с земляного пола и положил в заплечный мешок затоптанную ячменную лепешку, собрал и положил туда же мясо из опрокинутого котелка. Он слазил в погреб и достал из потайного места некоторое количество денег. Встряхнулся, помолился дверному косяку и побежал по следу вниз, так быстро, что в ушах заложило от перепада высот.

В ближней деревне Киссур украл лошадь и поскакал по следу парчовых курток. Лошадь была скверная, с мокрым хвостом и ослиными ушами. Утром второго дня на нее позарился какой-то разбойник. После этого Киссур пересел на лошадь разбойника и еще взял себе его шапку из красного шелка, сплошь обшитую самшитовыми колечками. Это была красивая и приметная вещь. Кафтана Киссур брать не стал, потому что кафтан стал грязный и с дыркой.

Вскоре Киссур доехал до развилки, где от Государева Тракта отходила Абрикосовая Дорога. У развилки крестьяне рубили деревья. Киссур подъехал к ним и спросил, зачем они это делают. Один из крестьян сказал, что в здешних местах развелось много разбойников, и что наместник Ханалай приказал вырубить деревья на сто шагов от дороги, чтобы разбойникам негде было устраивать засад. Крестьянин сказал это и поглядел на шапку с самшитовыми кольцами.