К концу тысяча девятьсот семьдесят второго года Ивановское станкостроительное ПО наладило выпуск передовых станков с ЧПУ на базе контроллера ПК-0012.4, которые пользовались спросом не только в СССР, но и на мировом рынке. Ивановские станки получали призы на престижных международных выставках в Ганновере, Дюссельдорфе, Брюсселе, Осаке[184]. Обрабатывающими центрами семейства ИР оснащались ЗИЛ, ГАЗ, «Шкода», «Фиат», «Рено», предприятия космической техники и авиационные заводы. Уже в конце семидесятых в свободной экономической зоне «Северо-Запад» было создано международное совместное научно-производственное станкообъединение «Иваново-Сливен-Кавадзима[185], генеральным директором которого был назначен Владимир Павлович Кабаидзе.

Прожив всю свою сознательную жизнь в России двадцать первого века, я даже представить себе не мог, что самым удивительным днем в жизни Советского Союза окажется тридцать первое декабря. Как-то привык, что Новый год медленно накатывает через многочисленные корпоративы к католическому Рождеству, потом приходит пора поездок начальников в египты, тайланды и прочие доминиканы, оставшиеся без пригляда сотрудники с зарплатами поскромнее работают скорее мнимо, чем реально. Происходит такое не только в частных офисах-конторках, праздничная чума легко накрывает вполне серьезные заводы. Хуже того, начатый под «Санту и оленей» алкогольный марафон гармонично дополняет «синяя яма» новогодних каникул, достойно завершая потерянный для экономики месяц.

Но здесь вам не там! Инженеры и рабочие в СССР привыкли вкалывать тридцать первого с раннего утра и до полного выполнения годового плана. А так как обычно план и здравый смысл несовместимы, начинается быстрое время чудес под «елочкой», строчки отчетов и материальные ценности становятся легкими, подчас призрачными, поэтому легко меняют свое положение во времени и пространстве. Впрочем, советским ученым и всяким примазавшимся к ним типам вроде меня нарушать законы природы и здравого смысла существенно проще, чем рабочим у конвейера, но даже в НИИ «Интел» всегда находились какие-то глупые акты, ведомости и прочая макулатура, которую непременно нужно было привести к запланированному виду до боя курантов.

Особых директорских усилий на это обычно не требовалось, Шелепин в свое время позаботился о формальной стороне, подобрал великолепных главбуха и зама по хозяйственной части. Однако последний день уходящего тысяча девятьсот шестьдесят девятого года обещал быть нелегким, и виноват в этом оказался я сам. Еще летом Авдеев с «УралКабеля»[186]порадовал первой катушкой оптоволокна, и сразу вслед за ним, как будто сговорившись, товарищ Алферов предоставил лабораторные образцы полупроводниковых лазеров[187]. Третим фактором стала супруга, которая откровенно заскучала на лаборантской позиции.

Увидев в стечении обстоятельств знак судьбы, я решил добиться синергетического эффекта, а именно пообещал Кате договориться о втором высшем экстерном, если, разумеется, она творчески осмыслит процесс построения сетей в целом, подготовит в НИИ образец-макет, а потом выработает методологические указания для будущих техников-монтажников. Особых проблем не ожидал, жена как-никак в недавнем прошлом учитель математики, справлялась с подростками в Н-Петровске, значит, сможет все, вплоть до дрессировки тигров, а уж обучение связистов на этом фоне совсем пустяк. Потом, глядишь, диссертацию защитит и вообще реализуется не только как мать, домохозяйка и лаборант странного НИИ, но и как настоящий советский ученый.

Дело – верняк, как говорил в похожих случаях Федор, ведь за моими плечами были десятки километров уложенного по лоткам и коробам «стекла», эвересты разваренных муфт и кроссов, тысячи приклеенных разъемов. И все бы хорошо, да угораздило меня взять повышенные обязательства: к Новому году в обстановке строгой ведомственной секретности запустить первую в мире оптоволоконную линию между парой «Орионов». Соответственно под такое дело не преминул напрячь смежников, чтобы к Первомаю и ни днем позже выдать «любимой партии и великому народу» совместную перспективную программу со всем, готовым для массового строительства, – серийные лазеры в стандартных корпусах, кабели, годные для прокладки под землей и подвесу в воздухе (а не волокна в лаке, как сейчас).

Но… гладко было на бумаге, да забыли про овраги. То одного нет, то другое задерживают или вообще сделали шиворот-навыворот. Так что плохо смазанная телега проекта доскрипела до финишной прямой с изрядным опозданием. Вроде ничего страшного, ну заработает первый линк на пару дней позже, а то и на месяц. Лабораторный журнал все стерпит, а писать методички задержка не мешает, до весны-то времени – умотаться. Но вот Катя… Уперлась, как единорог перед политической проституткой!

Проще говоря, тридцать первого декабря я до любимого кресла в собственном кабинете так и не дополз, а часам к девяти работа уже была в самом разгаре, я сваривал волокна, Катя клеила и полировала разъемы для будущих патчкордов, а позаимствованный у Федора магнитофон радовал свеженьким роком.

– Опять на английском все, – в очередной раз проворчала жена. – От них эпоксидка засыхает раньше времени!

– А ты быстрее работай, – попробовал отшутиться я, между делом укладывая хвосты волокон в сплайс-кассету кросса. – Знаешь, в свое время смотрел, как на китайской фабрике девчонки патчи клеят, не поверишь, вручную производительность такая, что ни один робот не угонится, руки мелькают, прям хоть в замедленной съемке смотри. А вот шлифуют-полируют уже на специальной машинке, простенькой совсем, без электроники. Но ее пока нам не надо, такая производительность потребуется хорошо если через пару лет…

– Ты мне под руку мозги не пудри! – Катя вытащила из-под микроскопа ферулу[188]и, сломив ее с волокна, раздраженно отбросила в сторону. – Из-за тебя испортила! Вроде сколола нормально волокно, а смотрю, прямо как спираль ввернулась вглубь, никакая полировка не спасет.