— Это как сидеть дома? — испугалась Аллочка. — Что, и в магазин не ходить?

Я оставалась непреклонна.

— Ни в магазин, ни в парикмахерскую, ни даже к почтовому ящику! Продуктов тебе хватит на неделю. — Алка возмущенно заверещала, но я хладнокровно закончила: — При разумной экономии, конечно. В общем, свои потребности пока умерь, не время.

Подружка, однако, проявила не меньшую твердость характера.

— Голодать я не намерена! И ходить в одном халате тоже!

— Ходи в двух! — рявкнула я. — А если тебе налезет мое шмотье, можешь накинуть еще и третий! Ты русский язык понимаешь?!

Отходя от автомата, я ругала Аллочку последними словами. Вместо того чтобы ехать разбираться с родственниками умерших, я потащусь за Алкиными тряпками и по магазинам! Только на этом условии она согласилась не покидать квартиру. И зачем я ей только позвонила! Дура я набитая! А она курица!

Я была так зла на подружку, что даже не сообразила спросить, какие вещи она желает получить. С продуктами-то не проблема, с ее вкусами я знакома прекрасно, а вот с тряпками черт ногу сломит. Мало того что я не знаю, во что именно она собирается облачаться, так еще и неизвестно, что на нее налезет, а что уже мало. Сидение у меня и поглощение сладостей вперемежку с колбасой, котлетами и копчеными куриными окорочками отразилось на ней даже больше, чем пребывание в стационаре!

Пришлось опять звонить этой скандалистке.

— Даже и не думай! — завопила Алка. — Без меня ты не найдешь!

Пришлось заезжать за этой клушей.

Возле дома ничего подозрительного я не заметила. Бабульки, малышня в песочнице, все как обычно. Может, зря я так вчера распсиховалась? И с чего я взяла, что мои давешние приключения как-то связаны с больницей и расследованием, затеянным в недобрый час? Могла же я просто приглянуться браткам? И у них на меня, допустим, появились виды как на женщину? Ведь могло такое быть?

Еще пару недель назад я приняла бы объяснение без излишней скромности. Но теперь, в свете потерянных килограммов, каковые были куда как не лишние для моего некогда цветущего организма, я колебалась. Даже глянула на всякий случай в зеркальце, но сомнения не исчезли.

С одной стороны, о вкусах вроде бы не спорят, и разномастные модельки если чем друг от друга отличаются, так уж не телосложением. Тут, я полагаю, к идеалу приблизилась почти вплотную. И ребра выпирают по первому разряду, и ключицы торчат как положено. Но во-первых, никакой косметикой мне не удается замазать прозелень лица и подглазную синюшность, а во-вторых, несмотря на атаки со стороны средств массовой информации, я все равно сильно сомневаюсь, что вид изможденной молодой женщины у нормального мужика вызывает эротические фантазии. Хотя мало ли что бывает у нормальных… Медицинского освидетельствования вчерашние братки при мне не проходили.

Тащиться наверх не хотелось, и я посигналила. Бабульки на меня враждебно покосились, а Алка и не думала проявляться. О том, чтобы бибикнуть еще раз, не могло быть и речи. Портить отношения с общественностью — последнее дело. Я поплелась к двери, мысленно перечисляя свои претензии к лентяйке.

— Ой, Тань, это ты? — защебетала Алка, кидаясь мне на шею.

— Нет, это Витюша, — огрызнулась я. Что-то быстро она сменила гнев на милость. Неужели, кроме тряпок и магазинов, у нее еще что-то запланировано?

— Про этого урода даже не напоминай, — взмолилась Аллочка. — Он из меня чуть душу не вытряс. Жуткий зануда!

— Дошло наконец! А ты мне его сватала!

— Между прочим, он сегодня еще зайдет, — удрученно поведала Аллочка. — Убрался пару минут назад, странно, что вы не встретились.

С улицы донеслись автомобильные гудки. Даже не выглядывая в окно, я совершенно точно определила, что трубные звуки издавало мое антикварное сокровище.

— Накаркала! — застонала я. — Нет, ну каков наглец!

— А на меня-то ты чего орешь?! — обиделась Аллочка. — Я тут при чем? Сами разбирайтесь!

— И разберусь! — кровожадно пообещала я. — Так разберусь, что мало не покажется.

Я рванула к двери и, отпирая дрожащими руками замок, оповестила соседей, каким именно образом собираюсь приводить в чувство зарвавшихся прохвостов, слишком много себе позволяющих. Надеюсь, Витюша моих методов не одобрит…

Мы подъезжали к первому этажу, когда лифт тряхнуло, и у нас с подружкой заложило уши. Алка испуганно пискнула и зажмурилась.

— Да выходи же! — зашипела я. — Или ты теперь здесь жить будешь?

Алка забубнила что-то про мои стальные нервы и полное отсутствие сострадания.

— Дело твое. Есть захочешь, вылезешь.

Я распахнула дверь подъезда и оцепенела. От моей собственности осталась груда покореженного железа, благоухающая гарью, паленой резиной и еще какой-то дрянью. Но это бы ладно, равноценное авто можно купить по цене двух коробок Аллочкиного любимого печенья… Ужас в том, что вместе с личным транспортом я лишилась и Витюши, причем навсегда.

— Вот ты от него и избавилась, — подтвердила мои опасения Алка и, повиснув на моем плече, разрыдалась.

Осознание свершившегося факта швырнуло меня на пепелище. Что делала я конкретно, не помню, но что выла и каталась по земле, это точно. Состояние моего джинсового костюма и лица говорило само за себя.

Когда обезумевшая Алка наконец оттащила меня от места Витюшиной гибели, на нее было страшно смотреть. Она тряслась, рыдала, стучала зубами и скулила одномоментно.

А я уже молчала. Слез у меня не осталось, голос я сорвала начисто. И внутри все сгорело и переплавилось в звенящую пустоту. Пустоту, которая никогда меня не покинет и которую мне ни в жизни не суметь заполнить. Я умерла. Вместе с человеком, которого поносила, которому обещала нанести серьезные увечья и которого поклялась не пускать на порог. И который, тем не менее, когда-то был моим мужем. Оказывается, в глубине души я его ощущала частью своего прошлого, своей жизни. Он был для меня «своим». Пусть надоедливым, никчемным, но — и я теперь это очень хорошо осознала — близким мне человеком. Я ведь его все время вспоминала. Плохо ли, хорошо ли, но очень часто. И готова была ему помочь, если бы действительно была нужна моя помощь. Он был одним из немногих людей, которые мне были дороги и за которых, оказывается, я несла ответственность.

Вокруг уже столпилось порядком народу. Кто-то суетился и звонил по мобильнику в милицию, «скорую», кто-то пытался узнать подробности происшествия, и кто-то щедро ими делился, а я все стояла, уставившись на дымящиеся обломки машины.

Взгляд упал на потрепанную кожаную барсетку, отлетевшую на несколько метров. Надо же, цела. А вот ее хозяина разорвало на части. И хоронить его теперь придется в закрытом гробу. Как после Афганистана или Чечни. Или авиакатастрофы.

— Что ты делаешь?! Нельзя! Тут ничего нельзя трогать, — напустилась на меня дворничиха, но я ее молча отпихнула и подняла прощальный подарок мужа.