На мгновение Глебу показалось – все, выход найден! Пусть через предательство, через смерть сатра, но ситуацию можно сделать благоприятной для себя. Однако холодная логика подсказала: обольщаться не следует. Если «Силлипитирья» сумела найти их в Измайлово, вполне вероятно, что передвижения Глеба тоже под контролем магов-убийц. Его просто не пустят в Обитель, перехватят по дороге.

«Или еще проще – возьмут в момент, когда я достану камень из тайника. А ведь и верно! Как я сразу не допер! – Ему сделалось жарко от этой безжалостной простоты. – Они не знали, где камень, но знали, что мы придем к Аскету. В заложники взяли именно Акунда, потому что сатра сопротивлялся бы до последнего. Они были уверены – я приведу их к изумруду. У меня нет друзей за Пеленой, я – всего лишь «коричневый». Сог-Рот… а ведь он и мог навести на наш след. Или не он? Да какая теперь разница… Н-да, куда ни кинь, всюду клин. Но что же делать? Ехать за камнем или попытаться сбежать? Совсем сбежать, «соскочить», как говорят в криминальных сериалах. Жизнь-то одна. Акунд погибнет, Милка вечно будет «храниться» в Обители, я потеряю все – работу, квартиру, но, если повезет, останусь в живых. Поселюсь в каком-нибудь Екатеринбурге или Новосибирске, постараюсь сменить документы, устроюсь по профессии… И всю оставшуюся жизнь буду трястись, ожидая, что вот сейчас откроется дверь и в нее войдет убийца из «Силлипитирьи». Или из клана Ксенфа».

– «Октябрьская», переход на Калужско-Рижскую линию, – бесстрастно оповестил голос из динамика.

Поезд затормозил, за окнами сверкнули огни станции. Нужно было решаться – или идти за камнем, или…

– Лучше умереть стоя, чем жить на коленях, – вслух произнес Глеб слышанную где-то фразу, поднялся и вышел из вагона.

Две девушки, сидевшие напротив, переглянулись и дружно расхохотались.

– В Кащенке сегодня день открытых дверей! – сквозь смех выдавила одна.

– Так стра-ашно жи-ить… – подражая Ренате Литвиновой, пропела вторая.

И они снова засмеялись…

Настя Шарко была довольна жизнью. А чего роптать и жаловаться на судьбу, если природа посредством папы и мамы одарила ее идеальной фигурой, симпатичным личиком и великолепными пепельно-серыми волосами, которые с помощью модного шампуня Настя превратила в настоящие платиновые локоны? Высокая грудь, большие голубые глаза, припухлые безо всякого силикона губы, по-детски изогнутые домиком брови – редкий мужчина не оборачивался, когда она шла по улице. Хотя справедливости ради надо признать, что как раз на улицах города Настя бывала реже всего. Бытие девушки, недавно отметившей свое двадцатидвухлетие, протекало по большей части за рулем красной «Ауди», в спа-салонах, фитнес-клубах, ночных увеселительных заведениях, офисе «Фонда Ксенофонтова» и собственной уютной квартирке, подаренной Насте год назад ее «мохнатым медведиком», как она именовала в минуты страсти Декатина. Квартирку о трех комнатах, расположенную на двадцать первом этаже элитного дома, по плану точечной застройки воткнутого среди старинных особняков на Елоховской, любовники между собой называли «норка». Именно туда сейчас и отправилась Настя, сообщив коллегам по финансово-экономическому отделу, что ей звонили из товарищества собственников жилья по поводу запаха гари, якобы доносящегося из-за входной двери.

– А вдруг я утюг забыла выключить? – закатывала глаза Настя, поспешно одеваясь.

Две дамы предпенсионного возраста, одна из которых по совместительству была начальницей Шарко, кивали, в душе злорадствуя – ну, может, хоть так Бог накажет эту бессовестную лярву, от которой в отделе толку чуть больше, чем от вешалки у дверей?

Бросив машину у подъезда, Настя стрелой влетела в лифт и, пока кабина поднималась на ее этаж, в нетерпении постукивала каблучками, царапая бирюзовыми ногтями металлическую панель с кнопками вызова. Причина такого поведения крылась отнюдь не в страстной любви к Декатину. «Мохнатый медведик», конечно, был «клевым папиком», а в постели вообще творил чудеса, иногда поражая опытную Настю какой-то нечеловеческой, звериной способностью заниматься любовью по нескольку часов подряд. Но все это для девушки было лишь приложением к главному – деньгам, положению в обществе и еще одной вещи, без которой Настя с некоторых пор уже не мыслила свое существование и которая имелась только у Декатина.

В квартиру она вошла, напевая себе под нос куплет модной песенки певицы с мужским именем Максим:

Перекрашу квартиру в розовый цвет.

В спальне будет ночь, а на кухне рассвет.

Я выкину прочь все дверные замки.

Все будет петь по взмаху руки.

На самом деле перекрашивать что-либо здесь не было никакой нужды – дизайн и обстановка в «норке» делались согласно Настиным желаниям и капризам. Получилось, по мнению хозяйки, «миленько и без напряга». Стены действительно отливали розовым, в косяки дверей были вставлены кристаллы Сваровски, от гламурной позолоты рябило в глазах, а мягкая мебель – кресла, диваны, пуфы, отороченные по всем швам пушистым белым мехом, напоминали каких-то обаятельных зверьков, не то беременных кроликов, не то поседевших шиншилл. Сами шиншиллы в «норке» тоже присутствовали – возились в позолоченной клетке. Ухаживал за ними специальный человек, угрюмый носатый биолог, аспирант МГУ, приходивший два раза в неделю. Настя, как-то решив похулиганить, попыталась затащить его в кровать – просто так, для души. «Специальный человек» настолько испугался, что у него произошел сердечный приступ. Декатин, когда Настя рассказала ему об этом случае, хохотал до слез, а отсмеявшись, ударил ее по лицу, не сильно, но обидно, и весело сказал:

– Еще раз узнаю о чем-то подобном – убью.

Настя не заплакала, не стала устраивать истерику, просто коротко сказала, что все поняла, потому что знала – «клевый папик» и вправду убьет. Было в нем что-то такое… Жуткое и завораживающее одновременно. Умом многое не понимая, да и не пытаясь понять, Настя «особым чувством блондинки» ощущала – шутить с Декатиным нельзя. Никогда.

Раздевшись в гардеробной до трусиков, девушка пробежалась по длинному коридору, сделала «колесо» – все же не зря «в школьные годы чудесные» несколько лет посещала секцию художественной гимнастики – и открыла дверь ванной.

– Да здравствует мыло душистое и полотенце пушистое! – провозгласила Настя, открывая воду.

Обжигающие струи душа хлестнули по спине, ягодицам, бедрам. Поворачиваясь и так, и эдак, она жмурилась от наслаждения, а в душе все пело: «Скоро приедет папик и привезет «вкусняшку».

«Вкусняшка» и была с некоторых пор для Насти самым главным моментом в их отношениях с Декатиным. Густо-красный сладкий сироп с легким привкусом клубники «мохнатый медведик» привез, по его словам, из Греции. Он называл его «имиглико», что на языке страны олив и мраморных руин означало «полусладкое», а Настя говорила просто – «вкусняшка».

Она не задумывалась, что это такое на самом деле. Чайная ложка «имиглико», добавленная в бокал мохито вместо сахара, делала напиток безумно вкусным и дарила божественное опьянение – легкое, веселое, зажигающее страсть, а потом, после всего, уносящее в страну прекрасных видений. И еще один важный момент: сколько бы алкоголя Настя ни выпила, если в него добавлена хотя бы капля «вкусняшки», наутро никогда не болела голова, а тело было полно энергии и готово наслаждаться жизнью дальше.