Но главное, порядок понимался как мир. Умиротворение являлось великим делом для этого примерного графа (возможно, он мечтал о более высоком сане, ибо происходил от Карла Великого; Капетинги своим новшеством показали пример, ребенку дали имя Карл; Галберт напоминает, что ему была предложена Империя, а затем престол в Иерусалиме, ибо граф, конечно, являлся крестоносцем и его достоинства укрепились во время святого паломничества). Граф был озабочен, в первую очередь, буйством фламандских воинов. У него не было врагов на границах. Однако каждый год он выводил 200 рыцарей за пределы своего отечества, чтобы дать ему спокойно вздохнуть. Ради развлечения отряд вступал в схватки с другими отрядами. Рассказ нотариуса из Брюгге высвечивает, таким образом, ту роль, которую начинают играть в политической системе в 20-е годы XII века рыцарские турниры. С их помощью оттачивалось военное искусство. Благодаря им находил выход переизбыток агрессивности у рыцарства. Владетели великих княжеств в Северной Франции брали на себя устройство этих очень полезных спортивных встреч. Но общественному порядку угрожала не только рыцарская вспыльчивость. В народной среде имелись люди, владевшие другими видами оружия, — луками со стрелами, которые могли быть опасными. В четвертый год своего «царствования» Карл Добрый запретил торговцам, горожанам носить такое оружие. Так, под слоем рыцарей и над слоем настоящих «бедняков» — крестьян — в этом крае обнаруживаются группы людей, которые благодаря своей военной силе обладают частью принуждающей власти. Эти люди жили в бургах, у ворот замков, помогая оборонять крепости, не оставляя оружия во время опасных торговых экспедиций. В описываемое время такие люди стали представлять угрозу. Они были способны сопротивляться взиманию повинностей, добиваться предварительного установления размера налогов, как это произошло в Лаоне. Граф Фландрии хотел разоружить этих людей. Они должны были отныне защищать свои права не с помощью оружия, не в сражениях, а с помощью слов, обращаясь в суд. Однако, как замечает Галберт, слово также есть оружие, причем более коварное. Ловкачи могут добиться своего обманом. И он задается вопросом: не явилась ли эта мера по наведению порядка одной из причин беспорядка? Может быть, она не была угодна Господу?

Мощь государя Фландрии во многом определялась тем, что его «королевство» было окраинным. В течение длительного времени страну опустошали набеги морских разбойников и язычников; римские сите здесь были разрушены. В крае оставался один епископ — в Теруанне; отсутствовал епископ в Турне, эта кафедра была объединена с кафедрой в Нуайоне. На протяжении веков графская династия собирала под свои знамена население — первоначально для отражения агрессоров, а затем для сопротивления жестокой морской стихии. Однако избыток «маргинальности» обусловил и слабости графства: Фландрию населяли люди строптивые и склонные к насилию. Графу, опиравшемуся на свои замки, с трудом удавалось держать их в узде.

Представьте себе замок в Брюгге. Внутренний двор его окружен земляным валом и рвом. На одной стороне возвышался «дом графа», построенный из камня, который был привезен издалека. На среднем этаже трехэтажного здания помещался зал, в него выходили двери комнат шателена — управителя и рыцарей, прикрепленных к замку. По другую сторону двора стояла церковь, богатая реликвиями, также сооруженная из камня, имевшая форму восьмиугольника, как императорская часовня в Эксе (Аахене); недавно ее покрыли черепицей. Здесь возносила молитвы коллегия клириков. Их глава — прево — обладал собственным домом с залом и комнатой. Некоторые каноники были людьми семейными и имели свои хозяйства, другие составляли монастырскую общину, вели существование более размеренное, но небедное. Рядом с ними жили нотариусы, хранители архивов. Укрепленный церковный портик представлял собой башню, символ власти. Она «возвышалась над всем остальным благодаря блеску своей красоты, как царский престол посреди отечества, она призывала на все части края спасение и справедливость через безопасность и мир, через право и законы». Сводчатая галерея соединяла графские покои с возвышением в церкви, на котором государь, подобно Карлу Великому, сидя, принимал каждое утро участие в богослужении. Расположение построек свидетельствует о тесном союзе — в лице графа — между функциями военной и литургической. Замок окружали жилища горожан, построенные из дерева, то есть из горючего материала. Городок также был защищен, но лишь простыми рвами, он насчитывал несколько церквей и рынок.

Во Фландрии изобиловали городские поселения, имевшие такую же структуру, — Гент, Ипр, Берг, Бурбур, Сент-Омер, Лилль. Граф переезжал из одного города в другой вместе со своей казной и «семьей». Его господство над замками было не столь сильным, как это часто представляют. В течение 60 лет в Брюгге одной и той же семье принадлежали две службы — шателена и прево. Их возглавлял, как и в клане Гарландов при короле Людовике, носитель церковного сана. Граф пытался усилить свое воздействие, по крайней мере, на новую силу — иностранных купцов. В марте 1127 года они съехались в Ипр «из всех соседних королевств в день престольного праздника Святого Петра, чтобы извлечь выгоду из большой ежегодной всеобщей ярмарки, которая проходила в полной безопасности при мире и под покровительством графа». Среди торговых гостей были ломбардцы; граф приобрел у них за 21 марку прекрасный серебряный кубок. «Местные горожане» должны были выступать поручителями за этих торговцев, своих «гостей». И горожане шли на риск. Некоторых из них убийство Карла Доброго застало в Лондоне. Они зарабатывали там денье, которые встречались еще. редко и возбуждали необыкновенную алчность у военных людей.

Не все воины стояли гарнизонами у графских замков. Фландрия ощетинилась не только замками, но и укрепленными домами. Такие дома не были столь мощными, как замки, но тем не менее предоставляли надежное укрытие. Там горожане в лихолетье хранили свое добро, там находили прибежище разбойники, совершавшие нападения. Некоторые из укрепленных зданий принадлежали рядовым рыцарям, однако хозяевами преобладающего их числа являлись более состоятельные люди, которых Галберт называет князьями, или пэрами: они представлялись равными графу. Хотя графская власть в этом княжестве была одной из самых прочных во Франции, его государь сталкивался с силами конкурентов. В Брюгге такие силы множились в доме шателенов. По словам Галберта, его глава, прево, «продавал» то, что предназначалось на жалование каноникам. Свою «кладовую», денежный запас, из которого прево черпал денье, он смешивал с казной церковного капитула. Обладая немалым состоянием, этот человек выдавал своих племянниц замуж за женихов из богатых родов. А славу собственного рода приумножал благодаря известности своих племянников (по рассказу, их было 16), которых подстрекал к «дракам», к «нападениям». Прево ввел своих родных в графскую семью, один из них служил камерарием, другой — кравчим, третий — секретарем, а сам он управлял канцелярией. В случае необходимости к такому мощному узлу властных сил стекалось значительное число рыцарей. И наступил день, когда «прево со своими племянниками, укрывшись в одной из комнат, вызывали к себе тех, кого хотели». Вход в комнату охранялся по приказанию прево. Примерно 300 человек «принесли клятву взаимной преданности, скрепив ее рукопожатиями».

В результате таких заговоров создавались боевые группы, затевавшие беспорядки, от которых страдали бедняки. Граф был для них единственным заступником. 200 крестьян явились в Ипр, чтобы припасть к его ногам. По их словам, люди из Брюгге, атаковавшие один из укрепленных домов в окрестностях, разграбили их земли. Крестьяне просили князя оказать им «отеческую» помощь для возвращения «скарба», скота, одежды, денег. Посовещавшись со своими людьми, граф отправился карать обидчиков. Он сжег дом одного из глабарей нападавших, им оказался племянник прево. Затем начались переговоры о мире, вместе пили доброе вино, вновь собирались за столом, говорили и пили. Состоялось примирение, но оно было лишь внешним. Злоба не исчезла. Вскоре она привела к убийству.