— Я сейчас приеду! — откидывает в сторону простынь Егор, а я удерживаю его за плечи. Осознавая, что происходит.

— Пусть скорая везёт ее к нам в центр и ничего не делает, — говорю уверенным громким шёпотом, глядя прямо в мужские, распахнутые паникой глаза, — Мы на месте встретим.

—

На сборы уходит пятнадцать минут, ещё примерно столько же на дорогу. Егор курит прямо за рулём, а я названиваю с его телефона в отделение кардиологии, чтобы все было готово к нашему приезду. Мы заезжаем на территорию медицинского центра одновременно со скорой помощью. Я помогаю врачу дежурной бригады быстро оформлять документы, пока Морозов что-то успокаивающе пытается говорить матери, лежащей на каталке. А после, как в тумане проходит ещё сорок минут ожидания и обследований, прежде чем мы получаем ответ от заведующего отделением, что все хорошо. На этот раз обошлось.

Егор нервно сминает в руках пластиковый стаканчик из-под кофе.

— Ну все, — я обвиваю его торс руками и крепко прижимаюсь к плечу щекой, — Расслабься. Недельку полечат и вернут на сцену лучше прежней, — добавляю с улыбкой. Он стискивает мои плечи, зарывается носом в макушку и глубоко дышит.

Я поворачиваю голову на звук открывающейся двери и вижу, как в кафетерий входит Валентина.

От ее внешнего вида меня пробирает нервным ознобом. Я отталкиваюсь от Морозова и спешу к ней.

— Валюш!

Она смеряет меня убийственным взглядом, а потом переводит его на Егора.

— Что-то случилось? — запинаюсь я.

— А ты у него спроси! — она зло оскаливается на Егора.

— Егор… — я оборачиваяюсь, ничего не понимая.

— Илюшин уже третий час Валеру сам оперирует, — ведет плечами подруга, — Не прикидывайтесь только оба, что не в курсе. Вчера после матча настоящее побоище было. Фанаты, омон…

Я оглядываю Валю и только сейчас понимаю, что она стоит передо мной в белом халате, который явно надет не только что. Она с ночи.

— Что с Валерой? — мое сердце второй раз за утро плюхается а желудок.

— Открытый перелом лучевой…

Боковым зрением вижу, что Морозов со стоном стекает вниз по стене.

— Валь, — шепчу, — Мы с ним вместе были. Егор не при чем.

— Никто не при чем… И ты не при чем… — эхом отзывается подруга и нажимает кнопки на кофейном аппарате, — Только у нас отделение ломится. А ты трубку не берёшь. А они силой меряются.

— Я телефон потеряла… — шепчу, не решаясь подойти к подруге, чувствуя, как ее колотит в тихом гневе.

— Мозги и совесть ты потеряла, — цедит девушка, забирает из автомата стаканчик и, не оборачиваясь, уходит в коридор.

Мир вокруг меня окончательно рушится. Добро и зло смешивается в единую разрушающую силу, которая несётся на топливе так называемой «своей правды», которая на самом деле есть ничто иное, как человеческий эгоизм и честолюбие, сносит все хрупкое, прекрасное и живое.

Покачиваясь на шпильках, я выхожу в коридор следом за подругой.

— Даша! — слышу крик Егора с след и ускоряю шаг.

Все неправильно. Не нужно пытаться скормить мне свои реальности. Я так больше не могу. Мне тиско, душно, страшно, больно.

Я выхожу из здания больницы как раз в тот момент, когда возле входа тормозит такси, и из него выходит женщина с ребёнком. Я смотрю на них. На то, как нежно сын оплетает маленькими ручками шею матери, и понимаю, что очень хочу детей. Просто не нужно, не надо меня пытаться заставить беременеть непременно в августе, чтобы родить в апреле. И таблетки начинают ныть в моем желудке.

— Вы свободны? — я наклоняюсь в салон машины, придерживая желтую дверь.

— Садитесь, — кивает водитель.

Я открываю заднюю дверь и чувствую, что меня крепко перехватывают за руку.

— Даша постой! — Артур дергает меня на себя, — Давай поговорим.

Да как он смеет! Вскипает во мне. Я резко разворачиваюсь и отвешиваю ему звонкую пощёчину.

— Я думала, что ты — недостижимая высота, — горько шепчу, — Я искренне восхищалась…. Но ты не уважаешь даже себя.

— Это все ты… — прикрывает глаза Артур, — Я любил тебя.

— Нет, — качаю я головой, — Ты не любил. Все это время ты пытался владеть мной или избавиться, постоянно меня изменяя, и так и не узнав настоящую, оказался зависимым. От своего творения. Которого на самом деле не существует.

Я вырываю руку и обессиленно падаю на сиденье такси, захлопывая дверь.

— Куда едем девушка? — оборачивается мужчина.

— Прямо… — киваю ему и откидываю голову на сиденье, прикрывая глаза.

Егор.

— Семён Сергеевич, — немолодая женщина жмёт кнопку селектора.

— Да, Вера Юрьевна, — хрипит динамик голосом Романова.

— К вам Морозов Егор Иванович, — она окидывает меня прохладным взглядом, — Примите?

— Да, — следует в ответ жесткое и короткое.

— Проходите, — она кивает мне.

И эти последние шаги до двери напоминают мне подход краю самолета перед первым прыжком с парашютом. Адреналин глушит уши, ноги ватные. Ты понимаешь — что получишь или все, или разобьёшься к чертям. Но по-другому жить уже не можешь и делаешь последний шаг…

Несколько секунд тебя утягивает силой свободного падения. Ты начинаешь задыхаться от новой волны страха, что пути назад нет. Теперь единственный выход — только довести дело до конца. Отчаянно дергаешь кольцо…

— Здравствуйте, — стараясь унять дрожь в голосе, захожу в кабинет.

Романов с сигаретой в руке резко поворачивается от окна ко мне лицом и вздрагивает, оттягивая свободной рукой ворот рубашки.

— Проходи… — немного растеряно кивает мне на стол для совещаний, — Присаживайся.

Но я не двигаюсь с места.

— Семён Сергеевич, я хотел бы с вами поговорить.

— Поговорим, — выпускает дым в окно и тушит в пепельнице окурок.

Запах никотина доходит до меня, и мне нестерпимо тоже хочется взяться за сигареты.

Неожиданно старый капитан подходит ко мне почти вплотную.

— Твой отец жив? — мужчина сурово хмурит брови.

— Нет… — качаю я головой.

Романов разворачивается на каблуках и размашистым шагом подходит к своему столу. Открывает ящик и достаёт какие-то бумаги.

Пробегается по ним глазами.

— А мать? — откидывает бумаги на стол.

— В больнице сейчас. Сердце слабое… — отвечаю, не понимая, к чему клонится странный допрос, — Я пришёл к вам, — добавляю звука голосу, — Потому что хочу предложить решение проблемы выгодное для всех.