– Да.

– У нас оставалась только одна глубинная бомба, сэр. Мы поставили ее на предохранитель и сбросили.

– Хорошо.

Взрывы глубинных бомб на тонущих судах погубили многих, кто иначе мог бы спастись.

– Капитан просит поблагодарить вас, сэр, за все, что вы сделали. Он говорит, мы славно вместе поохотились.

– Я жалею, что не сделал больше, – ответил Краузе.

Это был разговор как будто с голосом из могилы.

– И еще капитан просит меня попрощаться, сэр, на случай если он больше с вами не увидится.

– Очень хорошо. – Удобно, что есть такая официальная фраза на любые случаи. Однако ее мало, она годится только закрыть паузу. – Передайте ему, что я надеюсь увидеться с ним в Лондондерри.

– Есть, сэр. Буксирный трос закрепили. Скоро потянут.

– Очень хорошо. Доло́жите результаты. Отбой.

Последний свет погас. Стемнело, но темнота была не полная, и Краузе различал на правом траверзе темные силуэты – «Кадену» и «Виктор». «Килинг» обходил их, прощупывая локатором море, радаром – поверхность. Краузе вновь погрузился в расчеты. Окружность диаметром в милю имеет длину около трех миль; «Килинг» совершит круг минут за двадцать. Подлодке в двух милях, за пределами дальности локатора, нужно двадцать минут, чтобы на скорости шесть узлов преодолеть это расстояние и выпустить веер торпед с дистанции в полмили. «Килинг» успеет вернуться раньше. Он достаточно надежно прикрывал оба корабля. И это необходимо. Эсминцы бесценны. Надо сделать все, чтобы «Виктор» добрался до порта. Починить его в десять раз быстрее, чем построить новый, и все его незаменимое оборудование будет спасено. А «Кадена» под завязку набита людьми. За этот переход она спасла десятки жизней; океанские буксиры ее типа немногочисленны и почти так же ценны, как эсминцы. Вне всяких сомнений, его долг – прикрывать «Виктора» и «Кадену», оставив весь прочий конвой на два корвета. Было печальное утешение в мысли, что здесь нет дилеммы, требующей мучительно взвешивать шансы.

Его снова позвала рация.

– Двинулись, сэр. Делаем три узла и попробуем дойти до пяти, но капитан опасается за переборки. Руля слушается… в какой-то степени, сэр.

– Очень хорошо. Курс ноль-восемь-пять.

– Ноль-восемь-пять. Есть, сэр.

Четверг. Предполуночная вахта – 20:00–24:00

Харбатт отсалютовал в темноте:

– Докладываю о смене с вахты, сэр. – Положенные фразы. – Мистер Карлинг заступил на вахту, сэр.

– Очень хорошо, мистер Харбатт. Спокойной ночи.

Рация.

– Больше четырех узлов делать не получается. Если прибавить скорость, сильно увеличивается крен. Думаю, из пробоины выпирает кусок обшивки, он гонит воду внутрь, а это плохо для кормовой переборки.

– Ясно.

– Мы учимся им управлять, сэр.

– Ясно.

Здесь, на «Килинге», царила могильная тишина. Там, за чернотой, люди работали как одержимые. Раскрепляли переборки в кромешной тьме, озаренной лишь слабым светом фонариков. Пытались заделать пробоины в грохоте хлещущей снаружи воды. Пытались управлять кораблем, передавая команды с мостика по цепочке, налегая на ручной рулевой привод, в то время как корабль непредсказуемо рыскал, каждую секунду угрожая порвать буксирный канат.

– Мистер Карлинг!

– Сэр!

Краузе подробно обрисовал положение: курс и скорость «Кадены», необходимость постоянно обходить ее, ведя поиск локатором. «Килинг» должен был описывать вокруг нее серию эллипсов, покуда она ползет со скоростью шесть узлов, каждый эллипс чуть-чуть – почти неощутимо – ближе к безопасности. Легкая и красивая задачка – рассчитать, как «Килингу» на скорости двенадцать узлов кружить вокруг «Кадены» с ее четырьмя.

Другие задачи так просто не решались. С каждым часом они будут отставать от конвоя еще на четыре-пять миль. «Виктор» придется буксировать много дней; топливо у «Килинга» закончится куда раньше. Надо запросить у Лондона помощь, надо нарушить радиомолчание. Это горькое решение он в силах принять. Ничего другого не остается. Но… Есть немецкие радиопеленгаторные станции, есть немецкие подлодки в море. Дёниц к настоящему времени уже знает позицию, курс и даже состав каравана – все это передали подлодки. В этом смысле серьезных причин соблюдать радиомолчание вроде бы нет, но это не так. Как только немецкие системы слежения уведомят Дёница о радиограмме, тот спросит себя, чем она вызвана, и ответ может быть только один: караван в таком плохом состоянии, что запрашивает немедленную помощь. Для Дёница это будет достаточным основанием отправить против него все свободные подлодки. Капитан, выпустивший торпеды по «Виктору», поймет, что они достигли цели и что «Виктор» можно сбросить со счетов. Если конвой будет соблюдать радиомолчание, Дёниц и капитан подлодки не узнают, что он практически беззащитен. Это веский довод.

И все же конвой остался почти без охраны, а «Виктор» придется буксировать много дней, значит помощь необходима. «Доджу» и «Джеймсу» едва ли хватит топлива до Лондондерри. «Килингу» практически нечем будет отбить решительную атаку на «Виктор» и «Кадену». Надо запрашивать помощь, надо проглотить свою гордость, надо рискнуть. Гордость он проглотит, а риск можно свести к минимуму. Если отправить радиограмму прямо сейчас, у Дёница на подготовку атаки будет целая ночь. Впереди семь-восемь часов темноты, и в это время Лондон ничего не сможет предпринять. Лучше отправить радиограмму позже, в час или в два ночи. У Адмиралтейства будет время обеспечить ему воздушную поддержку к утру, а интервал, в который Дёниц сможет направить против него подлодки, значительно сократится. Два часа ночи – достаточно рано; Краузе знал, что его радиограмму сразу передадут главному начальству. Полчаса на это, полчаса на составление адмиралтейских приказов, час на подготовку. Два часа полета; к рассвету у него будет поддержка с воздуха. Радиограмму надо отправлять в два. Может быть, в час тридцать.

Краузе пришел к этому решению, стоя в рубке, покуда Карлинг водил «Килинг» вокруг «Виктора» и «Кадены». Стоял он потому, что, сев, сразу уснул бы. В какой-то момент он даже покачнулся и чуть не упал. Краузе слышал про мексиканского бандита, который во время беспорядков семнадцатого года[54] терроризировал целую округу своим методом расправляться с врагами. Его подручные ставили их, со связанными руками, на нижнюю перекладину телефонного столба и накидывали им на шею веревку, привязанную к верхней перекладине. Человек стоял столько, сколько мог не уснуть. Когда он уставал, ноги соскальзывали и петля на шее затягивалась. Некоторые стояли так по нескольку дней на страх соседям. Краузе был в сходном положении. Если он сядет, то уснет. А пока он стоял… пока он стоял, как сейчас, это было нестерпимо. Ступни, суставы, мышцы – всё пронзала острая боль. Нестерпимо? Надо терпеть. Точка. Надеющиеся на Господа обновятся в силе[55].