– Мы знаем, как сделать так, чтобы он молчал.

Флорентино не сводит с него глаз, слегка приподняв свою густую бровь, будто бы пытаясь понять, как именно мы собираемся это сделать. Вдруг он резко отдает Самюэля Жан-Люку и тянется своей большой рукой к столу, чтобы взять свой стакан.

Сделав пару глотков, он выкрикивает несколько инструкций.

– Завтра, десять часов вечера, ферма, Уррюнь. Тяжелая работа. Тысяча пятьсот песет сейчас, тысяча пятьсот в следующий раз.

Жан-Люк пересчитывает банкноты, которые дала ему мама.

– Спасибо.

Флорентино хмыкает и снова поворачивается к Альберту:

– Дайте ребенку коньяк.

Альберт кивает, у меня в животе все сжимается, но я держу язык за зубами. Нам просто нужно вывезти Самюэля из Франции.

Флорентино садится, Мари приносит ему тарелку с паштетом и маринованными овощами. Я смотрю, как он запихивает в рот кусочки красного перца. Мы доверяем наши жизни этому человеку, но кажется, мы даже не нравимся ему. Опасность перехода через Пиренеи теперь слишком близко. Закрываю глаза, пытаясь отогнать страх. Сохраняй уверенность, говорю я себе. Все будет хорошо.

Юг, 2 июня 1944 года

Следующим вечером под покровом ночи мы отправляемся в путь.

Мари подарила нам обоим эспадрильи на шнуровке, видимо, они лучше всего подходят для подъема на Пиренеи. Я радуюсь, что это не большие жесткие кожаные ботинки и что я могу безболезненно натянуть их на пятки – кожа на них все еще чувствительная.

Жан-Люк несет небольшую сумку, в которой лежат сменная одежда, молоко, коньяк и вода, а я несу Самюэля в длинной наволочке, обмотанной вокруг пояса, и крепко прижимаю его к груди.

Мы молча следуем по маршруту, который нам дали, но разгорячившись от быстрой ходьбы, я покрываюсь липким потом. Я отодвигаю Самюэля от себя, давая коже немного проветриться, но это его будит, и он начинает вытягивать руки и цепляться за мое легкое пальто.

– Тсс, – шепчу я, снова прижимая его к себе и накрывая его голову своей рукой. Он снова прислоняется ко мне, и я решаю, что могу и потерпеть дополнительный жар, исходящий от его маленького тельца. Через несколько дней, если все пройдет хорошо, мы будем в безопасности, готовые начать новую жизнь. Я дотрагиваюсь до руки Жан-Люка и останавливаюсь.

– Все в порядке, Шарлотта. У нас получится.

– Знаю.

Я сжимаю его руку, но больше ничего не говорю, слышны только стук наших шагов по твердой земле и уханье сов вдали.

Мы идем совсем недолго, как вдруг из темноты бесшумно появляется Флорентино. Мы молча следуем за ним в небольшой сосновый лес. Бесконечные ряды деревьев и земля, покрытая маленькими мягкими ветками, поглощают звуки наших шагов. Рядом с Флорентино я чувствую себя в большей безопасности, чем на тропе, но он идет так быстро, пробираясь сквозь тонкие высокие деревья. Я начинаю задыхаться, и на лбу выступают капли пота. Быстро вытираю их, обмахивая свое разгоряченное лицо. Я беспокоюсь о Жан-Люке с его тростью, но он не отстает.

Спустя несколько часов мы доходим до фермы. Флорентино с силой толкает тяжелую деревянную дверь и впускает нас в дом. Внутри темно, если не считать тусклого света пары свечей. Я облегченно выдыхаю и жду, когда уже можно будет сесть и развернуть Самюэля. Шею ломит от тяжести, я чувствую, как ручеек пота стекает по моей груди. Навстречу нам выходит пожилая женщина. Она помогает мне снять пальто и развязать наволочку, обвязанную вокруг моей спины. Я достаю Самюэля и наблюдаю за тем, как он щурит глаза, вероятно, чувствуя, что вокруг что-то изменилось. Его лицо покраснело, ему, должно быть, было также жарко, как и мне. Он подносит крошечный кулачок к своим губам и издает крик.

Жан-Люк оказывается рядом со мной с бутылочкой наготове. Он забирает у меня ребенка и шепчет ему что-то успокаивающее, покачивая его на руках. Я поворачиваюсь к обшарпанному дивану и с благодарностью плюхаюсь на него, наблюдая за тем, как Флорентино перешептывается о чем-то с пожилой женщиной, пока та подогревает еду на плите. Пахнет мускатным орехом и чесноком, и мой живот громко урчит, отзываясь на эти ароматы.

Женщина оборачивается и передает мне миску с бульоном. Он вкусный, и я жадно пью его, наблюдая краем глаза, как Жан-Люк шепчет что-то младенцу, пока кормит его. Я знаю, что Самюэль наверняка смотрит на него своими невинными карими глазами. Жан-Люк влюбляется в этого ребенка, а я влюбляюсь в Жан-Люка. Никогда раньше не видела в мужчине такую нежность; но что удивляет меня больше всего, так это его непринужденность и полное отсутствие застенчивости. Похоже, ему наплевать, что думают о нем другие. Это так приятно и необычно.

Я закрываю глаза, чувствуя себя счастливой, но изможденной.

Мне кажется, что проходит всего секунда, но вот Флорентино уже будит меня и протягивает мне миску с горячим молоком и кусок багета. Кто-то, видимо, снял с меня эспадрильи и накрыл меня одеялом. Я сажусь, отпиваю молока и замечаю, что Жан-Люк взял свое молоко, чтобы приготовить бутылочку для Самюэля. Флорентино стоит у плиты, его раздражение выдает глубокое ровное дыхание, будто он считает каждый вздох и выжидает. Как только ребенок накормлен, он выдает нам старую синюю одежду для рабочих, такую же, как на нем. Мы быстро переодеваемся, затем Жан-Люк помогает мне повязать наволочку вокруг спины, чтобы я могла нести Самюэля.

Когда мы выходим из хижины, Флорентино протягивает мне толстую ветку, чтобы я использовала ее как трость. Затем он смотрит на трость Жан-Люка.

– Хорошо, что она у тебя есть, но если ты будешь отставать…

– Я могу даже бегать с тростью. – Жан-Люк нервно смеется.

Флорентино пропускает его слова мимо ушей, показывает пальцем вперед и начинает идти большими бесшумными шагами.

Я поддерживаю Самюэля рукой, снимая напряжение с шеи и спины. Впереди я различаю только темные очертания Флорентино. Земля пахнет свежей древесиной, пробуждая во мне воспоминания о Рождестве из прошлого. Каким теперь будет Рождество? Получится ли из нас троих счастливая семья? Будут ли у нас когда-нибудь собственные дети? Эти мысли о будущем кажутся нереальными, почти фантастическими. Самое важное сейчас – доставить Самюэля в безопасное место. Остальное придет позже.

Кажется, будто весь мир спит, кроме птиц, которые щебечут друг с другом. Внезапный треск заставляет меня подпрыгнуть на месте. Я замираю, мое левое колено застывает в воздухе. Теперь я едва различаю Флорентино, удаляющегося от нас.

– Ну же, пойдем, – шепчет Жан-Люк.

Мы бежим, чтобы догнать его. Флорентино оборачивается на нас, когда мы оказываемся позади него.

– Ветка сломалась, – ворчит он. – Я скажу вам, когда начинать бояться.

Его голос звучит сухо.

Нам некогда насладиться рождением нового дня, мы должны постоянно следить за тем, что происходит у нас под ногами, высматривать кривые корни, камни и илистые участки. Вскоре местность становится более крутой, и я тяжело дышу, пытаясь не отставать. Затем мягкая почва начинает уступать место крутой скалистой дороге. Я поскальзываюсь. Машинально одной рукой я хватаю Самюэля, а другой пытаюсь смягчить падение. Он кричит. Я наклоняюсь и тихо шепчу ему на ухо: