После легкого ужина, состоявшего из орехов и сыра, мы дожидаемся заката. Сняв с ног эспадрильи, мы прячем их в рюкзак Жан-Люка. Я беру Самюэля на руки, он проснулся и смотрит по сторонам своим близоруким взглядом, будто предчувствуя опасность.

– Старайся крепко ставить ноги. Течение очень сильное, – говорит мне Флорентино.

Я хочу закатить глаза, но останавливаю себя и обращаюсь к Жан-Люку:

– Можешь проверить, завязана ли наволочка как следует?

В третий раз Жан-Люк проверяет, что наволочка крепко завязана вокруг моей талии и что Самюэль плотно прижат к моей груди.

– Да, он не может упасть.

Флорентино наклоняется, чтобы подвернуть штаны, а затем вступает в воду. Когда он находит точку опоры, он протягивает мне руку, но я едва могу разглядеть ее в угасающем свете дня. Делаю глубокий вдох, наступаю ногой в воду, прижимая Самюэля к груди одной рукой, и тянусь к Флорентино другой. Ледяная вода заставляет меня ахнуть, а течение со всей силы пытается сбить меня с ног. Я крепко прижимаю Самюэля к себе, мой живот сжимается от страха, я боюсь, что наволочка развяжется. Длины моей руки не хватает. Я не могу дотянуться до Флорентино.

– Allez!

Поместив одну ногу на небольшой камень, я опускаю вторую ногу в воду, мои ноги трясутся от напряжения. Я протягиваю руку еще дальше, но он все еще далеко.

– Отдай мне Самюэля. – Внезапно Жан-Люк оказывается рядом со мной и кладет руку мне на плечо. Но мы договорились, что Самюэля буду нести я, потому что у Жан-Люка больная нога. И я не собираюсь рисковать и передавать его, стоя в реке с таким быстрым течением.

– Я справлюсь! – Снова тянусь к Флорентино, но он слишком далеко. Это безнадежно. Я застряла. Если подниму ногу, чтобы шагнуть ближе к нему, сила течения собьет меня с ног. Но у меня нет выбора.

Я поднимаю ногу. Внезапно я начинаю падать вперед, теряя равновесие. Хватаюсь за ближайший камень. Самюэль громко кричит

– Вставай! – слышу я крик Флорентино.

Одной рукой крепко сжимая Самюэля и не обращая внимания на его плач, я поднимаюсь, упираясь ступнями в речное дно, мои ноги сильно дрожат. Я снова тянусь к Флорентино. На этот раз мне удается дотронуться до его пальцев. Он тут же хватает своей большой ладонью мое запястье и тянет меня к себе.

– Заставь ребенка замолчать! Бери Жан-Люка за руку.

Самюэль кричит все громче и громче, но река уносит его крик. Осознание того, что я должна сейчас сделать, почти сбивает меня с ног – я должна отнять руку от Самюэля, чтобы притянуть Жан-Люка к себе. Я знаю, что наволочка завязана накрепко, но что, если узел ослабился из-за одного этого шага? Зачем Флорентино поставил меня с ребенком посередине? Надо было ему самому нести Самюэля. Меня охватывает ненависть к нашему проводнику. Я закрываю глаза.

– Сейчас! Давай же! – рычит Флорентино, пытаясь перекричать шум реки.

– Шарлотта! – кричит Жан-Люк. – Самюэль в безопасности. Дай мне руку.

Но я не могу отнять руку от ребенка.

Жан-Люк упирается тростью в дно реки и толкается вперед. Я бессильно смотрю, как от напряжения дрожат его руки и ноги. Он делает большой шаг, протягивая мне руку. На секунду моя рука отпускает Самюэля, и я вытягиваю ее, чтобы крепко схватить Жан-Люка.

Внезапно Флорентино со всей силы дергает меня за другую руку. Оступаясь на скользком камне, я снова падаю вперед. Самюэля подбрасывает вверх. Я издаю вопль.

– Отдай мне ребенка! – кричит Флорентино. – Сейчас же!

Я не могу. Его ярость меня пугает. Звучит так, будто он хочет бросить Самюэля в реку. Но его огромная рука уже тянется за ним.

– Сейчас же!

Пока я вожусь с наволочкой, он выхватывает у меня ребенка, потянув его за руку, будто тянет кролика за уши.

Я кричу. Затем, проглотив слезы, продолжаю передвигаться через реку, Флорентино тянет меня за одну руку, а я тяну Жан-Люка другой. Когда мы наконец оказываемся на другом берегу, я падаю на землю, содрогаясь всем телом.

Флорентино пихает плачущего ребенка мне в руки.

– Нам очень повезло. Я сказал – никаких детей.

Я прижимаюсь лицом к Самюэлю, пытаясь успокоить его плач. Он насквозь мокрый и плачет от страха. Я крепко его держу, раскачивая в разные стороны у себя на коленях. Конечно, мы все умрем у этой проклятой реки! Но тут я чувствую руку у себя на плече.

– Мы в Испании, Шарлотта!

Я слышу, как срывается голос Жан-Люка, он начинает плакать.

– Мы в Испании!

Он падает рядом со мной, его рука поднимается, пытаясь нащупать нас с Самюэлем и обнять. Сжавшись в комочек, мы плачем. А потом смеемся – истерическим смехом сумасшедших.

Флорентино толкает меня и тянет вверх. Он забирает Самюэля у меня, не так резко, как раньше, но аккуратно придерживая. Я наблюдаю за ним и смутно понимаю, что Жан-Люк роется в рюкзаке в поисках сухой одежды. Флорентино уже снимает мокрые пеленки с ребенка, затем снимает свою куртку, и в свете луны я вижу его широкую волосатую грудь. Он прикладывает к ней Самюэля и снова застегивает куртку. Теперь плач Самюэля приглушен, но я слышу, как он затихает.

– Приготовь бутылочку!

Я поворачиваюсь к Жан-Люку, который уже добавляет коньяк в молоко.

Флорентино забирает у него бутылочку и просовывает ее в куртку, чтобы дать Самюэлю. Мы встаем и снова бежим через деревья. Флорентино, который все еще держит Самюэля, держит меня за руку в темноте, а я держу Жан-Люка.

Я теряю счет времени, пока мы вслепую пробираемся в ночи. Каждый хруст ветки или пробегающий мимо зверь заставляет мое сердце подпрыгивать. Потом мы идем вниз по склону, это намного легче. Наконец Флорентино останавливается.

– Вон там. Видите свет?

Я вглядываюсь в темноту, но ничего не вижу. Затем замечаю проблеск света. Кажется, чем дольше я смотрю на него, тем ярче он становится.

Я смеюсь. Не могу сдержаться.

– Шарлотта, тише. – Жан-Люк сжимает мою руку, но я продолжаю смеяться, пока мы неуклюже бежим к дому.

Я падаю в руки женщины, которая открывает дверь фермерского дома. Потом все как в тумане. Я смутно осознаю, что меня укрывают одеялом. А потом ничего. Блаженная пустота.

Санта-Круз, 10 июля 1953 года

– Мистер Боу-Чемпс, у нас есть основания полагать, что Самюэль – не ваш сын.

Жан-Люк не может двигаться, не может дышать.

– Она жива? – шепчет он скорее себе, чем кому-либо еще. Это не может быть правдой. Никто не выжил.

Они внимательно на него смотрят. Брэдли кивает, но никто не произносит ни слова.