– Да.

– Что нового? – донесся голос Николая.

– Пока без изменений.

– Как клиент?

– Машет конечностями, – поправил криво сидящие на сломанном добрыми людьми носу очень непростые очки. У себя в ментовке, в смысле в полиции, мы о таких и не слышали.

Бросил взгляд на балкон четвертого этажа. Крепенький пожилой мужик в выцветшей майке-алкоголичке бодро выполнял упражнения с гантелями. Благодаря хитрой оптике можно было без труда разглядеть, что железки у него достаточно серьезные, килограммов по десять каждая.

– Физкультурник, блин, – молвил Ильин. – А прикидывался дохлятиной.

Мужик опустил гантели на пол и принялся трясти руками и дышать по науке.

– Заканчивает.

– Отлично, жду в подъезде.

– Иду, – выскочил из машины и бодро затрусил в сторону дома, зевая на ходу. Вчера, вместо того чтобы лечь пораньше и заснуть, мы с Ильиным зацепились языками и полночи проболтали. Открыл дверь и вошел в подъезд.

– Давай быстрее, – поторопил Николай. – А то перейдет, физкультурник хренов, к водным процедурам, жди его потом. – И мы в темпе рванули наверх.

– Мой ход. – Я встал перед дверным глазком и решительно надавил на кнопку звонка. Раз, другой, третий, еще и еще без перерыва. Как говорится, вежливо, но настойчиво. Именно так, не иначе, принято у нас вторгаться в жизнь и квартиры граждан. Николай пристроился у стены сбоку. Телескопическим глазком его куратор обзавестись не озаботился, а потому бодрого старца ждал сюрприз.

Послышались шаги, внутренняя дверь открылась, жилец приник к оптике.

– Кто там?

– Капитан милиции Луценко, убойный отдел, – представился я, достал удостоверение, развернул и расположил перед глазком. – Гражданин Пермяков?

– Да.

– Откройте, пожалуйста, – и до чего же я вежлив сегодня!

– Зачем? – после паузы строго поинтересовался Пермяков И.С. Видимо, внимательно вчитывался.

– Хочу задать несколько вопросов.

– Задавайте, – разрешил он, но дверь открывать не подумал.

– Вам принадлежит автомобиль марки «Опель Астра» серого цвета, номерной знак…

– Мне, а что?

– Документы на машину имеются?

– Конечно.

– Предъявите.

– На каком основании?

– Объясню, но сначала я должен на них взглянуть.

– Минуту, – и зашаркал тапочками в глубь квартиры. Наверняка старый партизан собрался звонить ко мне в управление.

На доброе здоровье. По управе сегодня дежурит Толя Вахитов, а тот на вопросы отвечать любит и умеет. Мало не покажется.

Замок щелкнул, дверь растворилась.

– И все равно, капитан, не понимаю, – сурово заявил стоящий на пороге. – Это ведь не ваша земля…

– Наша, Семеныч, наша. – Ильин вынырнул из-за моей спины и нарисовался прямо перед ним. – Не рад?

– А, это ты, – тускло произнес тот. И тут же выбросил вперед руку, целясь пальцами в глаза.

Люблю, признаться, что-нибудь под настроение спеть, вживую, без всякой там фонограммы. Кое-кому, кстати, нравится, например, самому мне. Другим – как-то не очень. Слуха, говорят, у меня нет. И голоса. Можно подумать, у всех остальных есть. А ведь мелькают в «ящике» и даже считаются звездами.

Хозяин квартиры, мой куратор, уныло восседал на табурете в собственной кухне с полотенцем у рта и что-то жалостно бубнил сквозь это самое полотенце. О Женевской конвенции и гуманном отношении к военнопленным. Иннокентию Семеновичу страшно не нравились издаваемые мною волшебные звуки, думаю, если бы ему предложили на выбор прослушать еще пару шлягеров в моем исполнении или подвергнуться пыткам, бодрый старик наверняка выбрал бы последнее.

– Больно? – подошел поближе и погладил ласково заросший седым волосом затылок.

– Ебдктк, – очевидно, это означало «тебе бы так».

– А нечего конечностями размахивать, тоже мне, Брюсов Ли из Свиблова. Серега!

– Что? – раздалось из глубины квартиры.

– Иди кофе пить.

– А орать не будешь?

– Я тихонько, с душой.

Семеныч затряс головой и принялся стонать.

– Ты, кажется, обещал потише. – Серега появился на кухне, пристроился у окошка и принялся пить кофе из большой синей кружки.

– Ну, извини, – забросил в красную в белый горошек чашку пару ложек порошка, залил кипятком, добавил сахару. Сделал пару глотков и аж замычал от наслаждения. Достал сигареты и зажигалку. Куратор что-то возмущенно забубнил.

– А тебя, сволочь старая, вообще не спрашивают, – и с удовольствием закурил. Сергей – тоже. Исключительно из принципа.

– Я так понимаю, – он выпустил струю дыма в сторону пострадавшего, тот брезгливо отвернулся, – товарищ решил поизображать умирающего лебедя. Плоскогубцы, что ли, поискать? – повернулся к хозяину квартиры: – Не подскажете, уважаемый, где у вас тут инструменты?

– Не стоит. – Я допил кофе и решительно отставил чашку в сторону. – Закрой лучше уши.

– Может, не надо?

– Надо, брат. Развяжи его, кстати.

– Хватит, Ильин, – несколько с натугой проговорил Семеныч. – Довольно, – отбросил в сторону полотенце, встал на ноги и по мере возможностей изобразил праведный гнев.

– Ты еще, гнида старая, скажи, что не понимаешь причины столь наглого вторжения, – молвил я и опять полез за табачком. – И лучше сядь, а то я что-то немного нервный сегодня, – тот послушно опустился на табурет.

– А неплохо ты его приложил, – отметил Сергей. Посмотреть действительно было на что. Губы у куратора распухли и стали прямо как у той светской львицы и по совместительству писательницы, под правым глазом набух хороший синяк: это я ему, уже падающему, добавил с левой. – Зверь вы, сударь.

– А что прикажешь делать, когда хулиганы зрения лишают? – скорбно спросил я и стряхнул пепел в чайное блюдце. – Ладно, друг любезный, пошутили и хватит. Давай-ка общаться.