Огненный шар коснулся краем поверхности океана.

– Настало ничье время, – сказал Ратна. – Пора.

Длинные тени встали дыбом и обрушились на Тави.

* * *

– Ну все, – почти всхлипнул Андрей. На его мокром лбу вздулась жила. Мгновение казалось, что сейчас он опустит руки, разомкнет круг, накачивающий Силой Семена и Дингири. Но парень устоял – только сжал до хруста зубы.

Сумрак сходил с ума. Сумрак встал дыбом; потоки энергии прошивали все слои, перемешивая их друг с другом. Что они вшестером могли сделать против силы, разъедающей реальность? Здесь, у подножия проседающего под ударами магической энергии холма, расчеты аналитиков казались трагически глупыми. Локализовать это? Запереть разрушительный поток на Слоновом, ограничив изменения одной аномальной зоной? Смешно… Что они могли рассчитать, сидя за ноутбуками в тихих кабинетах? А как выцветают джунгли, они видели? Как закат превращается в пепел, как гудит под ногами испуганная земля, как Сумрак прорывается в реальность, и в сером тумане пляшут кошмарные, как безумие, цветные огни…

– Девчонка с ним заодно, – процедил Сиримаво. Его изысканный костюм превратился в мокрую тряпку, седые кудри прилипли к вытянувшемуся черепу. – Я предупреждал…

– Держать! – взревел Илья.

Маханди оскалил золотой зуб, присел, крякнул, и Андрею вдруг почудилось, что перед шефом Ночного Дозора Коломбо выстроились шеренгой призрачные слоны с упрямо склоненными лобастыми головами. Угрожающе выставив бивни, они качнулись к холму – и тут же развеялись в прах, уничтоженные сумрачным ураганом.

Что слоны! Семену с Дингири не справиться. Здесь не справиться самому Гесеру. Эти двое на холме атакуют саму основу мироздания. Безнадежно. Сила обрушится на них и сотрет в порошок – но перед этим им всем придется заглянуть за распадающуюся на части мешанину, в которую превратится Сумрак, и лишиться разума от того, что они там увидят…

Волоски на позвоночнике Андрея поднялись дыбом. Он чувствовал, как за спиной встает волна сумрачного цунами. Джунгли исчезли. С галлюцинаторной ясностью он увидел желтеющие березы и темные сосны Заельцовского парка. Услышал шорох дождя и приглушенные звонки велосипедных звонков. Ощутил нелепый деревянный меч, постукивающий по бедру. Увидел разъяренное, бледное лицо девушки, которой не нравилось серое…

– Держать, – простонал бледный до прозелени Илья. – Андрюха, мать твою, держать!

* * *

Мантра Хранителя Голоса плыла над холмом, как гудение тысячи ядовитых шершней. Низкий монотонный звук ввинчивался под череп Тави, вызывая противную слабость в суставах. Гул изредка прерывался, как пунктиром, осмысленными фразами и снова сливался в один вибрирующий звук – басовый, завораживающий. Ратна пел на санскрите, но в Сумраке Тави без труда понимала мертвый язык.

– Расступятся воды вокруг горы Сумеру…

Он взмахнул рукой, растопырил ладонь так, что пальцы выгнулись в обратную сторону, – и тень взметнулась, накрыла Тави гребнем ледяной волны. Воздух стал тягучим; и без того серый мир выцвел еще сильнее, будто кто-то выкрутил резкость. В мертвом небе проступили бледные пятна трех лун. Джунгли исчезли; на лысом холме, сложенном из серого щебня, остались лишь развалины изъеденного временем храма. Морское дно в черных бугристых шрамах камней обнажилось на много километров вокруг. Воды Сумрака отступили, готовясь нанести смертельный удар.

– Асуры вернут отобранное.

Вернуть отобранное. Возвратить право самой выбирать между добром и злом – но сохранить способность к магии. Предать Дозоры. Превратить смерть Сильвии в ненужный фарс. Но так ли велика цена? Взамен она освободится от пут. Тень поднялась со дна души Тави, и она не стала отводить взгляд.

Воздух превратился в ледяное желе, сквозь которое едва пробивался дикий хохот Ратны. Луны исчезли; небо превратилось в сверкающие клубы, в которых угадывалось мучительно медленное движение. Третий слой Сумрака – и Тави вошла в него сама. Добровольно. Тень придавила ее, как мертвое тело великана, не давая пошевелиться. Не выбраться.

Горизонт с утробным ревом полез вверх. Отхлынувшая вода возвращалась. По Сумраку, сметая все на своем пути, шло цунами. Уйти с его пути было невозможно, выжить под его ударом – нереально. Сумрак взбесился, разъяренный покушением на его основы, и шел, чтобы уничтожить наглецов.

Но Тави могла остановить волну. В водах Сумрака не было ни капли серой краски – лишь все оттенки радуги, переплетенные в чудовищно сложный орнамент. Тави видела его. Могла понять, как устроен узор. Могла мысленно потянуть за ниточки – и расплести магическую вязь. Волна опадет, разобьется на два вскипающих потока, огибающих холм. Невообразимая структура Сумрака разрушится, распадутся путы судьбы. Пророчество исполнится, а Тави сохранит себе жизнь. Не ей вступать в схватку с такими силами. Ее разум – всего лишь крючок, которым Ратна подцепит какие-то таинственные петли и распустит основы мироздания. Ей дано только сдаться или погибнуть.

Цунами приближалось с воем таким низким, что он ощущался не слухом, а всем телом. Эта ниточка. Вот та линия. Чуть сдвинуть, слегка перерисовать… Она должна спастись любой ценой. Любой…

– Юная дева исполнит то, что ей предназначено! – торжествующе взревел Ратна.

Это была карма. Расплата за то, что она сотворила в бесконечно далеком сибирском парке. У Андрея не было возможности разрушить цунами; он пошел против жалкой волны, поднятой Тави, и был перемолот. Но она…

– А вот хрен, – прошептала Тави.

Стена из дымчатого стекла, внутри которого угадывалось бешеное движение, загородила небо.

– Останови волну, глупая девчонка! – завизжал Ратна.

Тави мягко улыбнулась ему и покачала головой. Хотел свободы воли для всех асуров? Привыкай.

Ледяной ветер, поднятый цунами, злобно ударил по лицу, когда Тави ринулась навстречу.

* * *

Мшистый древний лес, через который осторожно ступал единорог с торчащими от старости тазовыми костями. Море бледных трав и размытая лиловая линия деревьев на горизонте. Плоская как стол пустыня, вспыхивающая разноцветными огоньками под мерцающим розовым небом. Багровое облако, заливающее ржавым светом уродливый голый кустарник. Холодный дождливый мир, пахнущий нашатырем и гарью, освещенный тремя сумасшедшими лунами. Серый мир холода и ледяного ветра, заросший синим мхом… Яркий, как драгоценность, мир, где изумрудные джунгли наступали на развалины старого храма цвета яшмы, где небо на востоке наливалось бледным аметистом, а в зените синело словно зеркальце на крыле селезня. Мир, где одни люди суетились на склоне холма, как красные муравьи, а другие застыли у подножия с вытянутыми перед собой руками, будто пытаясь удержать что-то…

Видения пронеслись перед Тави, пока она рвалась к поверхности воды, и померкли, но прежде она успела зачерпнуть красок от каждого. А потом осталась лишь волна Сумрака, висящая в пустоте, уже подернутая пеной по краю заворачивающегося гребня, и все, что могла сделать Тави, – это перестать воевать с ней. Почувствовать движение и слиться с ним. Не смотреть на доску – что бы ее сейчас ни заменяло, знать об этом Тави было ни к чему. Держать баланс. Между черным и белым. Между Светом и Тьмой. Не дать им разделиться и растаять. Не дать удивительному орнаменту Сумрака слиться с фоном и исчезнуть. Любоваться узором, а не пытаться его разрушить. Оседлать волну и двигаться вместе с ней.