Выдала домашнюю заготовку: хорошо, но только если Максим подтянется и закроет долги. Я не сомневалась, что предложенный компромисс Сову устроит, но она неожиданно уперлась:

— Евгений Петрович предупредил, что на праздники они с семьей уезжают на отдых, потом нужно оформлять документы… Да и дело-то уже решенное, к чему эти условности? Ну, Елена Константиновна, в виде исключения… Согласитесь, непатриотично отправлять за границу человека, который историю своей страны знает хуже всего. В конце концов, ТАМ историю России он все равно будет знать лучше всех остальных учеников, — попыталась пошутить Сова.

Что скрывать, «подтягивать» оценки мне приходилось не раз. Из жалости, чувства справедливости или собственной слабости. И всегда к моим услугам предлагалось множество оправданий, которыми я, хоть и стыдясь, пользовалась.

Но чтобы пятерку требовали вот так, открыто и нагло! Чтобы я рисовала оценки по приказу… Знаю я эти «исключения»!

— Нет!

— Имейте в виду, после праздников оценки у Максима должны стоять, — продолжила Сова, словно не услышав мой отказ.

— А экзамены? Он же еще приедет на экзамены? — ухватилась я за последнюю соломинку.

— Это… — замялась Сова, — отдельный вопрос. Повторяю, случай исключительный. И пожалуйста, — недовольно поджала она губы, — не будьте к мальчику столь откровенно придирчивы. Ваше к нему… скажем так, неравнодушие уже вызывает в школе двусмысленные разговоры. Вам это надо? Подумайте, Елена Константиновна, вы же умная девушка…

И прежде чем я успела открыть рот, вышла из кабинета.

Опять назвали умной, и опять чувствую себя полной дурой.

Так вот про что она плела вначале! Меня аж заколотило от возмущения. «Откровенно придирчивы»! «Двусмысленные разговоры»! Да какое у меня может быть к Рубину неравнодушие?!

А ведь ловко придумано! Что бы я теперь ни сказала и ни сделала, даже если поставлю эту чертову пятерку, все воспримут как оправдание: ага, нашкодила девка, а как прижали, забегала…

Интересно, кто из них такую мерзость придумал, Сова или наш папенькин сынок? Это ж до какой степени ему хочется добиться своего!

А вот хер тебе! Мы еще посмотрим, кто кого. Плевала я на Сову с ее указаниями и на Рубина с его папой и колледжем вместе взятыми!

P.S. Дожила!!! Первый раз в жизни выругалась матом.

Легче не стало.

5 мая

Рубин так и не появлялся, Сова тоже больше не подходила. Очень надеюсь, что все еще утрясется. Но на душе тяжело.

9 мая

С утра ходили на митинг. Народу, цветов — море. Праздник, а настроение нулевое. Сначала подумала, из-за школы, а потом поняла: нет. Ветеранов на трибуне совсем мало. Пожилых много, но сразу видно, что не воевали, возраст не тот. Один особенно запомнился. Шустрый, шумный, грудь колесом, на пиджачке размашисто несколько юбилейных медалей. Видно, чтобы ощущать: вся грудь в орденах.

— …с семи лет!.. С утра в поле!.. И жали, и колоски собирали… Да ты с собой не равняй — ты в городе жил, — громко фыркал он, — тут и сравнивать нечего!

Его напористость, а больше бравая показушность коробили. Хотя человек своих медалей, может, десять раз достоин.

Мама гуляла с Леонидом Петровичем, я их встретила около концертного пятачка. Парнишки в матросках лихo отплясывали «Яблочко», и посмотреть на них собралась целая толпа. Я еще издали увидела, как мама, смеясь, хлопала в ладоши, то и дело оглядываясь на Леонида Петровича. Давно не видела ее такой веселой и беззаботной. Вдруг заметив меня, она смутилась. По-прежнему улыбалась, но уже сдержанно и даже немножко виновато. Будто в ней свет притушили.

Когда концерт закончился, мама предложила прогуляться по парку.

— Чудный денек! — поддержал ее Леонид Петрович. — С детства этот праздник люблю. Правда, хорошо, что он не в сентябре?

— А при чем тут сентябрь? — не поняла мама.

Ее провожатый покосился на меня — может, что скажу. История была моей епархией, и он пытался меня разговорить. Но я молчала. Я тоже не знала, при чем.

— Просто пару раз День Победы отмечали 3 сентября.

Молчание. Кажется, он решил, что я не хочу с ним разговаривать, и повернулся к маме:

— Сталин 9 мая не любил. Ошибок было сделано предостаточно, победа над немцами слишком дорого обошлась. Провал 41-го — это его провал, он это прекрасно понимал. Ветеранов тогда было много, и войну они помнили слишком хорошо. Грязь, пот, холод, голод, лагеря…

Чем дольше он говорил, тем больше распалялся:

— …когда жилы от напряжения рвутся, когда от страха в штаны наложено, когда винтовка одна на десятерых и сам не знаешь, выйдешь ты из боя героем или предателем — вот что для них война. Им не впаришь сказочки про всезнающих героев-полководцев, модернизацию армии или просчеты вермахта…

Неожиданно пришло сравнение: совсем как дядя Витя! Оба говорят о прошлом, и оба неравнодушно. С болью, сожалением. У молодых такого нет. Или это возрастное?

— А японцев разгромили быстро, с малыми потерями, этакая пресловутая «маленькая победоносная война» — мечта любого политика. И плевать, что их армия уже на ладан дышала. Вот Сталин и решил отмечать победу 3 сентября, только народ его праздник не принял.

— Не сошлись во мнениях, — вставила я, смягчившись приятным сравнением.

— Именно! — обрадованно подхватил он. — Но Сталин в долгу не остался, лишил ветеранов и льгот, и доплат за ордена. Конечно, исключительно «по просьбам» самих трудящихся, чтобы все деньги — на восстановление хозяйства.

А про это я знаю. Потом, конечно, льготы вернули. И чем дальше от войны, тем их становится больше. Потому что ветеранов все меньше. Такая вот историческая закономерность.

И еще: чем дальше от Победы, тем больше ее культ. Потому что создавать его все легче. Такая вот идеологическая закономерность.

Отчего-то опять вспомнился бравый дед с медальками.

10 мая

Все! С меня хватит!

После уроков открыла журнал, а там в годовой графе против рубинской фамилии пятерка! И в четверти между текущими пара штук появилась — для правильности итогового показателя.

Тут же помчалась к Сове — ясно, что ее рук дело. Она выходила из кабинета, когда я подскочила:

— Софья Валерьевна! Откуда здесь оценки?! Я же сказала — сдаст долги, тогда… Это уже самоуправство!

Я была слишком взвинчена, чтобы выбирать выражения. Меня всю трясло, а у Совы ни один мускул не дрогнул. Она, не торопясь, закрыла кабинет на ключ и только потом повернулась ко мне:

— А я сказала, что Рубину оценки после праздников должны быть выставлены, — ледяным тоном отрезала Сова. — И они выставлены. Вы не выполнили свои служебные обязанности, а сейчас говорите о каком-то самоуправстве. Я, между прочим, ваш курирующий завуч. Благодарить должны за то, что выполнила вашу работу, а вы еще предъявляете претензии! У вас совесть есть?