– А встречаться давай? – шагнул ближе.

– Антон! – я задыхалась, возмущенная его наглостью. – Иди уже отсюда!

– А встречаться? – теперь он улыбался так хитро, что мне захотелось ему утвердительно ответить. Прямо губами. Прямо в улыбку.

– Антон… – меня волновало его настроение. Его медленное движение ко мне.

Он подошел, положил руки мне на голые плечи, повел ими вниз, потом вверх, к лицу.

– Ты же согласился подождать… – я понимала, что сейчас он настроен делать что угодно, но только не ждать.

Он держал мое лицо ладонями, поэтому я даже взгляд отвести не могла, отчего волнение нарастало рывками.

– Алина, а если я не хочу ждать? А если ты не хочешь ждать?

Я не знала, что ответить. Рука, державшая полотенце на груди, задрожала. Было бы очень глупо сейчас убеждать его, что он мне неприятен, что совсем-совсем мне не нравится – не поверил бы, потому что все слишком очевидно.

Он поцеловал, едва коснувшись губ, потом в щеку, в шею. Сжал мою руку и попытался мягко убрать. Снова посмотрел в глаза. Он старался не давить – да он прилагал все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы не давить слишком сильно, но у него это плохо получалось. Что я делаю? Кому – ему или себе – я сопротивляюсь? И зачем? Ведь все равно уже неизбежно…

Я сама потянулась к его губам – и он, конечно, тут же воспринял это как призыв к действию. И поскольку руки свои я теперь контролировать не могла, полотенце свалилось с меня на пол. Я об этом узнала, почувствовав его ладони, блуждающие повсюду. Но даже смутиться не успела, потому что он не стал останавливать поцелуи.

– Пойдем вниз… – он прошептал, кое-как оторвавшись от меня. – Там все…

Но я и думать не могла о том, чтобы отодвинуться от него хотя бы на сантиметр. Целая лестница, миллиард лет разлуки – и все из-за какого-то дивана? Не стала отвечать, потянув его футболку вверх за края. Он даже стащить ее с себя не успел, как я прикоснулась губами к его груди, потом языком по ключице – он застонал. И теперь я бы уже его не остановила, возникни такое желание – наверное, именно этого подсознательно и добивалась.

На полу было только полотенце. Антон, опуская меня вниз, попытался расправить его, но полотенце его интересовало явно в меньшей степени, чем моя грудь. Он исследовал меня пальцами и языком беззастенчиво, не давая возможности закрыться. Во мне возбуждение выросло уже до такого уровня, что я просто отдалась на волю собственного тела. А оно тоже целовало, даже, кажется, кусало от невозможности выплеснуть иначе накопившееся за такое длительное время перенапряжение. Я сжалась от боли, когда ощутила его в себе, и вцепилась в его плечо зубами, чтобы не закричать. Но он даже не замедлил движения – наоборот, толчки постепенно усиливались. Боль менялась на нечто иное, нарастающее где-то совсем глубоко. Я хотела остановить его, чтобы он дал мне возможность подстроиться под такие непривычные ощущения, но получилось только застонать.

Невероятно! Настолько сильно, приятно и неприятно одновременно, что я даже на его поцелуи теперь отвечать не могла. Пока он не напрягся всем телом и не вырвал меня из этой лавины наслаждения, резко отстраняясь. Я почувствовала теплое на внутренней стороне бедра. Снова закрыла глаза.

По мере выравнивания дыхания начали включаться и холодные мозги, которыми я всю жизнь так гордилась. До какой же степени идиотизма я упала, чтобы заниматься сексом – впервые в жизни! – на полу и без презерватива? Влюбленность – самое отупляющее чувство из всех, что можно себе вообразить!

Антон еще дышал немного рвано и пытался не наваливаться на меня всем весом, но до сих пор целовал в плечо. Мои руки сами по себе гладили его плечи, но теперь я могла думать и говорить:

– А если я забеременею?

Он усмехнулся мне в шею – наверное, до сих пор не было сил, чтобы поднять голову.

– Очень вряд ли. И пошли сразу мыться – тут вроде недалеко.

– А если я подхвачу от тебя что-нибудь? – я была даже рада, что рациональность во мне подавала признаки жизни, поэтому и не подумала бы извиняться за этот вопрос, который неуместен только для нерациональных и излишне романтичных людей – уж точно не для нас с Антоном.

– Очень вряд ли. Я… до сих пор… это не в моем стиле. И я звал тебя вниз.

– Тогда пошли мыться.

– Ты будешь со мной встречаться, Бубликова?

Я рассмеялась – устало, тихо, счастливо. И продолжала гладить его плечо. И думала только о том, какую замечательную ошибку допустила – и допустила бы ее снова, если бы у меня была попытка все исправить.

После душа мы долго-долго нежились в постели. Антон даже порывался повторить, обещая, что теперь будет куда круче. Ишь, сладкоголосый соловушка! Но не сегодня – сегодня я истощена. И даже больше эмоционально, чем физически. Он согласился, насупившись, но одеться мне так и не позволил, что было даже удобно – и для поцелуев, и для ненастойчивых ласк. Я никогда раньше не ощущала себя настолько умиротворенно-счастливой.

– Антон, а что дальше-то… ну, после того как желтый карлик выходит на охоту?

– Отстань, – он снова поцеловал меня в макушку. – Каждому человеку дается только один шанс узнать легенду до конца! Ты свой шанс упустила.

– Рассказывай уже, интриган.

– Охотится он! Больше ни слова не скажу!

Два экзамена я все-таки завалила – в смысле, сдала на четверки. Но декан не стала меня этим попрекать, из чего я сделала вывод, что предыдущий конфликт исчерпан.

Антон с той ночи окончательно переселился в свою квартиру, что обрадовало не только Буагильбера. Я же впадала в состояние бесконечной муки, боясь себе признаться, что мучаюсь-то я непривычным эмоциональным блаженством – пугающе странным, почти физически ощущаемым, но грозящим исчезнуть в любой момент. Я пыталась убедить себя в том, что прочно поселилась в его голове, но, к сожалению, сомнения в этом оставались. Но пока, кажется, самого его тоже все устраивало – он не выказывал никаких признаков усталости от меня, был нежным и несговорчивым, как и всегда прежде, не стеснялся прижимать и целовать меня при посторонних. Да и с чего бы ему этого стесняться теперь, если уж он и раньше этим не заморачивался? Я чувствовала, что его интерес ко мне не угасает – и от этого… еще сильнее мучилась нестерпимым блаженством.

Я продолжала работать – с Антоном и речи не шло о том, чтобы просто сесть ему на шею. Он оплачивал рестораны или покупал продукты, но вряд ли стал бы приобретать мне нижнее белье или зонт. Хотя я и не спрашивала – возможно, что он бы меня и удивил. Но ведь я изначально понимала, что связалась не с тем человеком, из которого можно выкачивать блага. И даже это меня устраивало. Меня устраивало даже то, как мы часто проговаривали со смехом все ситуации, когда мы наконец-то разойдемся в разные стороны. Например, если я растолстею или залечу, или если он еще хоть раз назовет меня «поварешкой», растолстеет или залетит.