отбора и тем самым привели к формированию психологических механизмов, подталкивающих суррогатных родителей к убийству в определенных обстоятельствах.

Многие воспринимают подобное эволюционное объяснение в штыки: они беспокоятся, что «если убивать естественно», то юристы и преступники непременно воспользуются этим аргументом в качестве оправдания данных преступлений или вообще любых с эволюционным компонентом. Другое опасение касается возможной стигматизации суррогатных родителей в эпоху, когда такие семьи становятся нормой. На это я бы возразил: если человеческий разум действительно содержит выработанные в ходе эволюции психологические механизмы, которые приводят к детоубийству и, конечно, ко многим другим видам, мы обязаны досконально изучить их влияние на наше поведение независимо от того, нравится нам это или нет. Только проникнув в глубинную психологию таких преступлений, можно своевременно вмешиваться и успешно предотвращать убийства, какими бы «естественными» они ни были на самом деле.

Защитные механизмы пасынков

Поскольку убийство пасынков угрожало человечеству на протяжении всей истории, отбор выработал у родителей, младенцев и детей специальные защитные механизмы. Антигомицидальные адаптации матери во многих случаях позволяют успешно предотвратить детоубийство. Матери-одиночки обычно проявляют крайнюю осторожность в выборе партнера, предпочитая мужчин, которые нравятся ребенку и которые демонстрируют к нему явную симпатию. Кроме того, внимательно следят за тем, как отчим взаимодействует с детьми. Некоторые прибегают к помощи родственников, если отчим ведет себя неподобающим образом, другие угрожают разлукой или разводом. Многие реализуют угрозу и увозят детей от греха подальше.

В свою очередь, дети развили собственные защиты. Одна из мер, упомянутых в главе 1, – это «боязнь незнакомцев», которая проявляется в возрасте от шести до девяти месяцев – именно в то время, когда они могут уползти от взрослого[250]. Младенцев не учат бояться их; кажущаяся иррациональной паника проистекает из того, что антрополог Сара Хрди называет «встроенным предубеждением, настолько устойчивым, что оно сохраняется несмотря на все заверения родителей»[251]. Интенсивный страх перед незнакомцами, свойственный младенцам в самых разных культурах, представляет собой антигомицидальный механизм, направленный на обеспечение родительской защиты. Согласно всем имеющимся данным, он развился в ответ на высокую вероятность того, что «инфантицид мог быть хронической угрозой во время эволюции гоминидов»[252]. Тот факт, что младенцы боятся незнакомых мужчин гораздо чаще и сильнее, чем женщин, отражает совершенство этой антигомицидальной защиты: по статистике, именно незнакомые мужчины представляют наибольшую угрозу для неродственных им младенцев[253].

Вторая линия обороны – влияние на мать при выборе нового партнера[254]. Дети оценивают установки и намерения потенциальных отчимов и заставляют отвергнуть тех, кто, как им кажется, может проявить жестокость. Обычно дети охотнее принимают добрых и щедрых. Как следствие, в качестве ключевой тактики общей стратегии ухаживания мужчины, заинтересованные в матери, часто выбирают демонстрацию теплоты и привязанности по отношению к ее детям. Как только в доме появляется незнакомый мужчина, включаются другие механизмы защиты. Дети стараются проявлять максимальную сдержанность и быть незаметными. Они избегают открытого противостояния, как можно больше времени проводят вне дома и рано покидают семейное гнездо. Фактически дети, живущие с одним неродным родителем, начинают самостоятельную жизнь в среднем на два года раньше, чем живущие с обоими генетическими родителями.

Дети прекрасно осознают скрытый риск, который представляет неродной родитель. Доказательства обнаружились в наших исследованиях гомицидальных фантазий и чувства опасности. Следующие примеры дают представление о том ужасе, в котором живут некоторые пасынки.

Респондент № 585, женщина. [Вопрос: Кто, на ваш взгляд, мог бы попытаться вас убить?] Мой отчим. Однажды он избил маму прямо в гостиной. Мы с сестрой были в детской. Я услышала ее крики и испугалась, что он убьет ее. Потом подумала, что он может убить меня и сестру. Я боялась, что он ударит меня и задушит. [Вопрос: Каким образом вам удалось избежать смерти?] Мы с сестрой спрятались в чулане и сидели очень тихо. Помню, я даже зажала сестре рот, чтобы она не шумела. [Вопрос: Зачем вы это сделали?] Не думаю, что у меня был выбор. Когда ты ребенок, единственный способ защититься – это спрятаться. Ты знаешь, что очень слаб. [Вопрос: Что помешало ему убить вас?] Я не знаю. Он уехал той же ночью. [Вопрос: Что могло заставить его переступить грань и совершить настоящее убийство?] Если бы я помешала ему избивать маму или попыталась остановить. [Вопрос: Что еще, по-вашему, он мог бы сделать, кроме как убить вас?] Думаю, он мог сексуально надругаться надо мной.

В данном случае мы видим сразу несколько антигомицидальных защит в действии – девочки не стали вмешиваться в ссору, спрятались и старались не издавать звуков, которые могли выдать их местоположение. Также очевидна угроза сексуального хищничества. К счастью, девочке удалось избежать пращи и стрел потенциального убийцы, как и следующему респонденту – мальчику:

Респондент № 108: мужчина, 23 года. [Вопрос: Кто, на ваш взгляд, мог бы попытаться вас убить?] Гленн*, мой отчим… У него были гомоэротические наклонности. Один инцидент был близок к посягательству сексуального характера. Моя мать и отчим только поженились. После свадьбы мы переехали, но этот переезд дался нам очень тяжело. Я самый младший из троих детей, а Гленн был всего на десять лет старше меня, что только усугубляло ситуацию. По мере нарастания напряженности в семье я стал замкнутым и необщительным. Мама начала беспокоиться о моем душевном здоровье. Учитывая ее выбор мужей, это было просто смешно. Со временем Гленн начал вымещать агрессию на мне. Думаю, он выбрал меня потому, что я был самым маленьким и беззащитным. Единственный способ, которым я мог от него отделаться, – это поменьше времени проводить дома. После уроков я ходил в разные секции: занимался легкой атлетикой, шахматами, играл в школьном оркестре. Однажды вечером мама рано легла спать, и с тренировки меня забрал Гленн. Всю дорогу домой мы спорили о том, сколько секций я должен посещать одновременно. Он заявил, что тоже имеет право голоса в этом вопросе.

Дома мы поругались еще сильнее. Он достал клюшку для гольфа и начал практиковаться в гостиной. Я уже собирался уходить, как он сунул руку мне между ног. Вот тогда-то я и стал бояться его по-настоящему. Конечно, он мог бы запросто от меня избавиться. С его точки зрения, я создавал одни проблемы, и без меня все было бы куда проще. Поначалу Гленн относился ко мне очень дружелюбно. Правда, как только в наших отношениях возникли сложности, его привязанность словно испарилась. За несколько недель до этого инцидента он стал вести себя необычно: всякий раз, когда обращался ко мне, его