подтвердили их глубокую преданность учености и, в то же время, их решимость, что все, что они делали, должно быть самым большим и лучшим: Мысион, или "музей", и Александрийская библиотека, где папирусы Египта были использованы для создания величайшей коллекции литературы, которую когда-либо видел мир. Идея Мысейона, святилища муз, была не нова (существовали знаменитые афинские образцы для подражания, а Птолемей I опирался на советы ученого афинянина Деметриоса Фалеронского), но масштаб этого предприятия, его долговечность и влияние были исключительными. Это был не просто культовый центр, где благородно культивировались музыка, философия и искусство. Это был Институт передовых исследований, Колледж всех душ, где ученые, в основном свободные от преподавательских обязанностей, могли полностью посвятить себя литературе, науке и философии. Согласно Страбону, здесь была даже общая комната, и члены колледжа обедали вместе; учреждение обладало фондом, и священник, назначенный королем, руководил общиной.26

Второе великое научное учреждение, Библиотека, также весьма загадочно. Она не была публичной библиотекой, хотя серьезным ученым явно предоставлялся доступ, и в ней имелись боковые комнаты, где ученые могли вести дискуссии и работать бок о бок. Ее истоки лежат в решении Птолемея I "снабдить библиотеку трудами всех народов, насколько они достойны серьезного внимания".27 Хотя и утверждается, что Мысион занимался греческим образованием, очевидно, что библиотека, во всяком случае, выходила далеко за пределы греческого мира, хотя, вероятно, большинство негреческих текстов переводилось до того, как они попадали на хранение - хроники египетских фараонов, еврейская Библия, индийские сказания. Под руководством Деметриоса Фалеронского (ок. 350 - ок. 280 гг.) и его способных преемников библиотека размещалась где-то в пределах большого дворцового комплекса Птолемеев, хотя вскоре в Серапейоне появилась "дочерняя библиотека", которая, по-видимому, была более доступной, хотя ее собрание составляло, возможно, десятую часть от собрания главной библиотеки - 42 800 папирусных свитков против 400 000 "смешанных" книг и 90 000 "несмешанных" книг в центральном хранилище.28 Некоторые из рулонов содержали несколько текстов, но более длинные произведения (о которых александрийский поэт Каллимахос знаменито сказал mega biblion, mega kakon - "большая книга, большое зло") были разделены на отдельные свитки. Однако факты свидетельствуют о том, что вопрос качества конкурировал с вопросом количества. Птолемеи были полны решимости заполучить в свои руки лучшие из возможных текстов великих авторов: они обманом заставили афинян отправить своему мастеру копии пьес Эсхила, Софокла и Еврипида для копирования, а затем сохранили их, даже если для этого пришлось пожертвовать огромным вкладом в серебре.29 Тем временем ученые Мусейона сосредоточили все свои силы на классификации и редактировании великих поэтов архаической и классической Греции, таких как Сапфо и Пиндар, пренебрегая менее известными, но очень способными классическими писателями и своими талантливыми современниками, такими как Каллимах, чьи произведения часто приходилось восстанавливать по небольшим фрагментам папируса, найденным в песках пустыни Египта.30 Таким образом, Мысион и Библиотека сыграли решающую роль в создании канона великих классических писателей и освящении архаической и классической Греции как великой эпохи литературного творчества за счет самой эллинистической Александрии.

Было бы ошибкой пренебрегать литературными произведениями птолемеевской Александрии. Каллимах из Киринеи и Аполлоний Родосский служили в штате Александрийской библиотеки, а Каллимах разработал систему каталогов для библиотеки. Но они также написали работы, имеющие непреходящее значение: Каллимах прославился своими эпиграммами, а великим вкладом Аполлония стал гомеровский эпос "Аргонавтика", повествующий о приключениях Ясона в поисках Золотого руна и его любовной связи с Медеей. Но его стиль не был пародией на Гомера: он обладал необычной способностью излагать события так, как будто он был наблюдателем, обращаясь непосредственно к аудитории, и его довольно витиеватый стиль обладает очарованием. В его описании вод Средиземного моря, через которые якобы проходил Ясон, и европейской речной системы за его пределами прослеживается влияние современных александрийских географов и этнографов, хотя он никогда не мог полностью избавиться от влияния гомеровской географии, в результате чего римские комментаторы смеялись над его ошибками.31

Александрийская библиотека была уникальной по размеру и полноте, но у нее были и конкуренты. Цари Пергама на побережье Малой Азии собрали свою собственную библиотеку; желая предотвратить ее рост, Птолемей II, как говорят, наложил эмбарго на экспорт папируса в Пергам. Но пергамские библиотекари придумали решение: использовать для письма пергамент из шкуры животного (пергаменон).32 С другой стороны, александрийская коллекция быстро росла, а затем медленно сокращалась. Износ, незаконное изъятие текстов (заимствование было запрещено) и периоды относительного запустения привели к тому, что даже когда Юлий Цезарь поджег несколько складов с книгами на набережной в Александрии - вероятно, речь шла о каком-то внебиблиотечном хранении - Александрийская библиотека уже миновала свой пик.33 Хотя ее разрушение традиционно связывают с арабским вторжением в 642 году н. э., общепризнанно, что к тому времени уже мало что можно было уничтожить, и, к сожалению, ни одного оригинального материала из этой великой библиотеки сейчас не сохранилось.34

Самым ярким доказательством того, что Птолемеи не были закрыты для мудрости других народов, является часто повторяющееся сообщение античных авторов о том, что Птолемей II заказал перевод еврейской Библии.35 Известная история рассказывает о том, как семьдесят два мудрых еврея были посланы в Александрию первосвященником в Иерусалиме, размещены в семидесяти двух кабинетах и получили приказ перевести Пятикнижие в изоляции друг от друга. В результате они получили семьдесят два одинаковых перевода - "Септуагинту", или "Семьдесят".36 На самом деле Септуагинта создавалась постепенно, в течение нескольких десятилетий, и она удовлетворяла потребности не только любопытных Птолемеев и их ученых, но и александрийских евреев, которые все больше и больше говорили по-гречески; неясно даже, владел ли великий философ Филон ивритом. Интересно, что Септуагинта была основана на еврейском тексте, который в нескольких местах отличался от стандартного, "масоретского" текста еврейской Библии, сохраненного евреями, и включал апокрифический материал, отброшенный в еврейскую Библию. Некоторые из этих материалов, например, книга, известная как "Премудрость Соломона", обнаруживает сильное влияние эллинистической философии - еще одно доказательство того, что евреи Александрии не были изолированы от эллинистической культуры, а встретили ее с энтузиазмом. Септуагинта была одним из великих вкладов Александрии в культурную историю Средиземноморья, принятая христианами Константинополя в качестве текста Ветхого Завета; действительно, византийское христианство сохранило гораздо больше александрийской еврейской культуры, чем сами евреи, включая объемные работы Филона.

Было бы легко составить каталог выдающихся греческих ученых, учившихся в Александрии времен Птолемеев. Некоторые из самых влиятельных из них являются и самыми туманными: был ли Евклид человеком или комитетом математиков? В III веке библиотекарем Александрии был Эратосфен, который с удивительной точностью вычислил диаметр Земли; другим ученым-новатором был Аристарх, который сделал вывод,