– Как поступишь, если люди начнут бросать монеты и купюры в гитарный футляр?

– Они и бросают. Деньги идут в общий котел. У группы в дороге всегда много расходов.

– Череда смертей великих музыкантов в этом году началась с ухода Дэвида Боуи. На тебя это как-то повлияло?

– Смерть – естественное завершение жизни. Рвать волосы и посыпать голову пеплом по этому поводу – театральная патетика. Музыка Боуи со мной всегда, а лично с ним мы очень давно не общались. Однако в свое время он мне немало помог и делом, и советами, а я, чем дальше, тем больше, понимаю, какой он был великий музыкант и удивительный человек. Однажды в 1988 году он мне подробно и очень точно предсказал, какие неприятности будут у западной цивилизации происходить с исламским миром, а тогда об этом никто и не думал.

2018 год

– В свое время Михаил Козаков признался, что сотрудничал с КГБ. Сейчас в Литве подозревают в том же Донатаса Баниониса. Представь, что тебе документально подтвердят нечто подобное о твоих коллегах по Ленинградскому рок-клубу?

– Никакая информация из архивов КГБ мое мнение о них не изменит. Если человек оказался слаб и сделал что-то не то, он не стал от этого хуже.

– А если его «слабость» всерьез повлияла на чью-то судьбу?

– Круговорот человеческих судеб от нас зависит очень мало. Но расскажу тебе такую вещь. Где-то в начале 1983 года, прекрасная женщина, директор Дома Художественной Самодеятельности, Анна Александровна Иванова, под начальством которой жил Ленинградский рок-клуб, с печальной улыбкой попросила меня пройти в комнату, где сидел товарищ в штатском. И он стал задавать мне разные вопросы. Основное условие их «игры» было такое: вы с нами разговариваете, но дабы не испортить свою же судьбу, молчите в тряпочку об этом общении. И на этом держалась вся их магия. Они всегда рассчитывают на заговор молчания и так держат каждого на поводке.

Я поступал по-своему. Запасался десятком двухкопеечных монет и обзванивал друзей, предупреждая: со мной только что провели беседу. Вы, судя по всему, следующие в очереди. Так что ты прячь свою траву, а ты выгони такую-то бабу и больше никогда к себе домой не пускай. Не стану конкретно называть, кому звонил, но это всем известные имена. Я считал своим долгом предупредить тех, кому грозила опасность. А дома меня ждали еще человек десять, которые рассчитывали услышать детали встречи.

– В России, к слову, много споров о том, надо ли вообще открывать спецархивы?

– Какие могут быть споры? Все архивы нужно открывать, без ориентации на «срок давности». Это же еще в Писании сказано. Россия считается христианской страной, но хоть бы кто-нибудь здесь вспомнил об этом: «Нет ничего тайного, что не стало бы явным». Под этим лозунгом должны выставляться все архивы.

– Ты обращаешь внимание на популярные сегодня рэп-баттлы?

– Когда я был маленьким и гулял во дворе на улице Алтайской, там в детской беседке периодически отдыхали сильно выпившие граждане. И свою порцию баттлов я получил, внимательно слушая их разговоры. Думаю, ничего нового в этой области уже не узнаю. Хотя я очень хорошо отношусь, скажем, к Оксимирону. Он, без сомнения, талантливый человек. Но суть любого баттла – разговор двух людей по принципу: дурак – сам дурак. Только делается это развернуто, с применением большого количества эпитетов. А мне это слушать неинтересно.

– Гарик Сукачев считает, что рэп смел рок-музыку, и сам он уже если не нафталин, то герой минувших дней.

– Как я сочувствую Гарику. Химически тяжело считать себя нафталином.

– Что тебе сейчас реально надоело?

– Моя лень и пьянство. А еще – чудовищная косность, агрессивность и безвкусица многих моих сограждан. Надоел восторг, с которым люди кидаются в океан ничего-не-думания. Такое сладкое желание отказаться от малейших попыток сообразить, что же на самом деле происходит. Говорят, что Бернард Шоу однажды сказал: «Два процента людей думают, три процента людей думают, что они думают, а 95 процентов лучше умрут, чем будут думать». Вот это меня достает.

Константин Кинчев

Между отчаянным, фатальным, озлобленно-скоморошеским альбомом «Алисы» – «Черная метка», изданным в 1994-м, после самоубийства гитариста группы Игоря «Чумы» Чумычкина, и следующим большим высказыванием – альбомом «Дурень» (акустический «Jazz» оставим в стороне), минуло три года. В этот период Костя Кинчев пережил серьезную внутреннюю трансформацию, углубился в православие, и лично для меня стал не то чтобы другим, но иным человеком, к общению с которым надо было привыкнуть заново. Его харизматичность и талант поэта-фронтмена не потускнели, но того Кости, к которому я в первой половине «девяностых» иногда заходил поговорить в обычную московскую квартиру на улице Народного Ополчения, уже не было. С этого поворотного 1997-го я и полистаю «календарь».

1997 год

– Когда-то давно ты сказал мне, что Чумычкина пока не заменит никто, ибо так просто подобные вещи не происходят. Теперь вас снова пятеро, а на последней пресс-конференции ты заявил, что вы отдали ему свою дань. Это о чем?

– Мы сделали трехлетнюю паузу и работали вчетвером. Я посчитал, что этим мы выполнили перед Игоряном все, что должны были выполнить. Я включаю сюда весь период с альбома «Черная метка», который, если уж говорить по-честному, записывался именно в том состоянии, из которого Игорян не сумел выйти. И в таком же состоянии прошел весь тур после его гибели. Потом я слез с наркотиков.

– Такой период был у всей группы или только у вас двоих?

– Только у нас.

– Но тебе удалось избежать трагических последствий.

– Ну, это специфика человеческой психики.

– А совсем недавно умер Толя Крупнов.

– Печально. Я Толяна до последнего убеждал, что алкоголь гораздо лучше. Он как-то очень быстро пришел к наркотикам и быстро с их «помощью» ушел… Последнее время мы жили с ним рядом, и каждый раз при встрече я подсаживал его «на пробочку». То есть возвращал к бухлу, к проверенному, нормальному состоянию. Я не говорю, что бухать – хорошо, но это меньшее из зол.

– И сколько ты сейчас выпиваешь?

– Сейчас вообще не пью – пост.

– Ты соблюдаешь пост полностью?

– Курю вот только.

– А в остальном выдерживаешь?

– Это уж по силам. По еде выдерживаю, по «киру», сексу – не получается.

– Не выдерживаешь по сексу, это ты о жене говоришь?

– Конечно, в это время и с женой не нужно иметь таких отношений. А так-то я давно живу моногамно, с 89-го года.

– «Дурень» получился таким, как ты задумал?

– Считаю, это наш самый зрелый