Но начал я свой разговор с ним не с таджикских событий. Когда ехал в его резиденцию, мой афганский коллега рассказал, что «охранник Ахмад Шаха из русских» на днях женился на афганской девушке, обрел семью. Этот рассказ меня заинтриговал. По моей просьбе Ахмад Шах позвал «русского охранника» в комнату, где мы находились вдвоем плюс приехавший со мной в Кабул переводчик И.Л. Токарев, прекрасно говорящий на дари. Вошел здоровенный парень в афганской одежде с автоматом. Черная окладистая борода (потом мне сказали, что он красит волосы и бороду в черный цвет) обрамляла уже не скажешь европейское, а с восточным налетом лицо. Я стал расспрашивать его, он отвечал по-русски чисто, но с некоторым напряжением. С Ахмад Шахом и другими говорил совершенно свободно на дари. Ахмад Шах сказал, что только очень узкий круг людей знает о том, что его охранник – русский, остальные считают его афганцем. Сам «русский охранник» (я не хотел бы называть его фамилию) рассказал свою историю: был направлен в разведку, в бою был тяжело ранен, взяли в плен в бессознательном состоянии бойцы Ахмад Шаха, выходили («Разве я могу это забыть!»), принял ислам, поступил в личную охрану инженера Ахмад Шаха («Готов за него отдать жизнь!»), приезжали мать с сестрой, уговаривали хоть на время приехать домой, и начальник разрешил, но он отказался.

Однако русское (или украинское) нутро в нем все-таки осталось. Оставив нас с Ахмад Шахом, «русский охранник» вышел в другое помещение, где сидели прибывшие со мной из Москвы. Г.А. Хабаров позже рассказал мне, что во время разговора с ним – задушевного, с подробностями о нашей стране, о нашем житье-бытье – «русский охранник» встал и быстро ушел. Геннадий Алексеевич заметил у него на глазах слезы…

Трехчасовой разговор с Ахмад Шахом получился максимально деловым. Я изложил ему наше видение ситуации в Таджикистане и в Афганистане. Сказал напрямик, что мы неизбежно усилим военные действия в том случае, если российские и таджикские пограничники будут подвергаться ударам. «Мы научены горьким опытом и, конечно, вводить войска на территорию Афганистана не собираемся. Но поверьте, Ахмад Шах, что у нас есть возможность защитить свои интересы без сухопутной интервенции», – сказал я.

Однако такая эскалация не отвечает интересам ни России, ни Афганистана, ни Таджикистана. С напряженным вниманием Ахмад Шах вслушивался в мои слова о том, что у нас есть информация о заинтересованности в усилении конфронтации между Россией и Афганистаном тех сил, которые противятся стабильности в северной части его страны.

Сказал Ахмад Шаху, что мы стремимся к политическому, несиловому урегулированию в Таджикистане. При этом мы считаем, что нужно начинать переговоры между Душанбе и оппозицией при одновременном проведении многосторонних встреч с участием России, Афганистана, Таджикистана, Узбекистана и Ирана. Возможно участие и других центральноазиатских государств. Для создания наилучших условий мирного урегулирования следовало бы прекратить с двух сторон вооруженные действия на границе, отказаться от инфильтрации исламских боевиков в Таджикистан и начать процесс возвращения беженцев, гарантировав им безопасность и помощь в обустройстве.

Собеседник не только согласился со всем этим, но проявил живой интерес в организации моей встречи с руководителем таджикско-исламской оппозиции Нури. Конфиденциальный контакт с ним состоялся 31 июля. Это была первая встреча российского представителя с руководителем самой крупной таджикской антиправительственной силы, бросившей вооруженный вызов президенту Таджикистана Э. Рахмонову. Разговор состоялся предельно откровенный, но общались через переводчика, хотя позже, встречаясь с Нури в Москве, я убедился в том, что он вполне прилично говорит по-русски.

Нури оставил о себе хорошее впечатление. Мне рассказали, что он пришел в активную борьбу с правительством не сразу – был «рядовым» муллой, но, может быть, отличался от других мулл тем, что начал открыто выступать против коррупции и его посадили в тюрьму.

– Неужели вы не понимаете, – сказал я, – что не в ваших интересах включать Россию в действия против отрядов оппозиции, базирующихся в Афганистане? Мы будем вынуждены пойти на это, если они не прекратят обстрелы погранзастав и пограничников на границе с Таджикистаном. Но этому есть реальная альтернатива. Россия готова способствовать вашим переговорам с президентом Рахмоновым.

Откровенность беседы была хорошо воспринята Нури. Он заявил, что «таджикское правительство в изгнании (а они уже создали его. – Е. П.) не ставит задачу свержения руководства в Душанбе, однако стремится к созданию там коалиционного кабинета со своим участием». По словам Нури, после нашей встречи, которая может открыть перспективу переговоров с руководством в Душанбе, он направит свои усилия на то, чтобы не осложнять положение на границе. «Но всех полевых командиров я не контролирую», – добавил он. Действительно, часть из них в то время начала отходить к Хекматьяру.

Таким образом, Нури послал нам весьма важный «сигнал». Разговор с ним, пожалуй, можно было считать отправной точкой тяжелого, продолжительного, со многими отступлениями процесса урегулирования отношений таджикского руководства с исламской оппозицией. Дальнейшее развитие событий доказало правильность такого вывода. Уже в Москве и в Душанбе я продолжал встречаться с лидерами с двух сторон. Важнейшими считаю беседы с президентом Э. Рахмоновым, который буквально на глазах набирал вес как политический деятель, и вторым человеком в оппозиции, во многом задающим в ней тон, Тураджонзада. С ним удалось договориться о приблизительной пропорции представительства оппозиции и душанбинского руководства в органах власти – 30 процентов на 70. Рахмонов поддержал это соотношение. Тураджонзада тогда снял и другое препятствие с пути урегулирования. Он сказал, что оппозиция выступает за то, чтобы в Конституции Таджикистана было провозглашено: государство не может быть ни исламским, ни коммунистическим, но при этом должна быть свобода деятельности всех партий, придерживающихся Конституции, в том числе исламской ДИВТ.

К моменту написания книги мирный процесс в Таджикистане продвинулся далеко, пройдя через важнейшее соглашение, подписанное в 1996 году в Москве, в подготовке которого, равно как и в трудном многочасовом редактировании с целью «состыковать» позиции сторон, я принял самое прямое участие.

Но вернемся в Кабул, где в 1993 году в беседе с Нури закладывались основы процесса урегулирования. После этой беседы собралась вся наша делегация. Внимательно выслушал мнение отличных специалистов: К.В. Шувалова из МИДа, И.В. Муглера – представителя погранвойск, Г.Б. Малехова – из Министерства обороны. Все сошлись на том, что запланированный заранее полет из Кабула в Тегеран приобретает после беседы с Нури особое значение.

Вечером 31 июля наш Ту-154 совершил посадку на аэродроме иранской столицы.

1 августа состоялись встречи с президентом Рафсанджани, министром иностранных дел Велаяти, заместителем министра Ваэзи. С коллегами из иранских спецслужб не встречались – тогда к этому не было проявлено интереса ни одной стороной. Конечно, речь шла о развитии отношений между двумя государствами, особенно в экономической области. Большой интерес проявил к этому иранский президент. Я не буду останавливаться подробно на этом, так как в силу специфики нашей миссии в центре внимания оказался разговор вокруг возможностей Ирана сыграть позитивную роль в урегулировании в Таджикистане.