Это слова Рафаэля. Я улыбалась, Карлотта улы­балась, а господин Тимель ухмыльнулся: «Это же здорово, София, ты добилась колоссальных успе­хов! Какие у тебя планы, чего бы ты хотела в буду­щей?» Я тут же перестала улыбаться, приподняла брови и завела: «Ну, в общем... я бы хотела в ху­дожественный техникум...»

Я не договорила, потому что меня перебили Ра­фаэль и Карлотта: «Ее цель — окончить среднюю школу экономики, она уже подала документы. Еще одна цель — наладить контакт с родителями и по мере возможности даже восстановить отношения. В данный момент контакта нет. Но, кстати, разго­вор с родителями состоится в этом месяце».

Больше всего мне хотелось вскочить, наорать на Рафаэля, я выложила бы Тимелю всю правду про здешнюю секту. Но он бы мне не поверил, по­тому что Рафаэль своей трепотней сумеет убедить его в обратном.

Итак, я все еще в этой тюрьме, в которой мне всё разрешают и дают всё, что я захочу, но только с одним минусом: меня превращают в машину. Стоит только нажать на кнопку, и из машины льет­ся доклад о ее внутреннем состоянии на данный момент. Машина моментально исполняет все от­данные ей приказы. Эта машина не может дей­ствовать самостоятельно, ее мысли и чувства на­ходятся под постоянным контролем, ей внушают неуверенность во всех ее решениях и топчут ее мечты о свободной, самостоятельной жизни.

Вернемся к чашке с ручкой: теперь уже я и сама сомневаюсь в своей «эмоциональной

стабильности» — ведь я чавкаю и «хватаюсь за чашку двумя руками, как будто это ведро».

Во время совместного ужина девчонки, Луис и Карлотта около двух часов дискутировали о том, можно ли курить в гостиной. Я не вмешивалась, потому что мне до лампочки. И тут вдруг — выжи­дательный, железный и холодный взгляд Карлот- ты, от которого никому не ускользнуть. Стоит по­смотреть в сторону, и она тут же цепляется: «Смот­ри на меня, если я с тобой разговариваю!»; если отвернуть глаза, она тут же рычит: «Не отводи гла­за так демонстративно!» Этот взгляд жег мне колено а еще и циничные слова: «А кто опять остается в стороне? Да это же наша фройляйн Ламбек! Ты считаешь ненужным принимать учас­тие в разговоре?» Прекрасно зная, что мне ни­сколько не помогут ни закатывание глаз, ни стоны, ,ни громкое: «Карлотта, я не курю!», я закатила глаза, тихонько застонала и сказала чуть-чуть уко­ризненно: «Карлотта! Я не курю!» Я даже забыла, что она орала. Помню только, что потом Луис об­ратился ко мне и отправил в свою комнату. «У те­бя, похоже, не все дома, исчезни в своей комнате, да побыстрей! Когда придешь в себя, можешь спу­ститься к нам!»

Короткое примечание: мне семнадцать с поло­виной лет, а меня все еще можно отправить в свою комнату! К тому же безо всякой на то причины!

Вторник, 25 июля 2000

Сегодня у меня был разговор с родителями! Чтобы снова не вывести Карлотту из себя, я даже положила мятно-зеленые салфетки. Когда в дверь позвонили, мне захотелось сбежать, так я развол­новалась. У входа стояли мой отец и... нет, я даже глазам своим не поверила! Он и на самом деле притащил с собой Гизелу! Он приветствовал меня формальным «Здравствуй, дочка!», а эта экологи­ческая бабища бросилась мне на шею и завопила прямо в ухо: «Привет, радость моя, ты так хорошо выглядишь, здорово, что мы встретились! Ах я так 3X9 рада!»

Пришлось сделать хорошую мину при плохой игре, потому что дураку ясно: Гизела терпеть ме­ня не может.

Моя мама пришла на пятнадцать минут позже. Я помнила ее толстой, расплывшейся, больной ста­рой бабой. Я бы не поверила, если бы не увидела своими глазами! Передо мной стояла стройная, очень красивая женщина в расцвете лет. На ней было длинное красное летнее платье и большая красная шляпа. Черные волосы заплетены в длин­ную косу. В ту же секунду, как только я ее увидела, мне стало понятно, что она не пьет. Когда она поздоровалась тихим, глубоким голосом, она пока­залась мне такой чужой, как будто раньше я ее ни­когда и не видела.

Рафаэль обвинял моих родителей во всех ошиб­ках и объяснял, что же привело к алиментарным нарушениям и в конечном результате к разрыву от­ношений; отец переложил всю вину на мать, кото­рая начала плакать. Тут и я зарыдала. Слезы просто душили меня, и Карлотта увела меня в гостиную, чтобы успокоить. Каждый раз, когда я бросала взгляд через окно на террасу, аде сидели Гизела, Рафаэль и мои родители, на лице Гизелы можно было прочесть нечто типа «Будь осторожна, иначе я тебя задушу». Карлотта это тоже заметила.

В конце двухчасовой встречи мы с мамой мир- 0&U но поговорили. Она действительно уже несколько месяцев не пьет, для меня это настоящее счас­тье. Но прошлое оставляет раны, которые может залечить только время. Я должна попытаться простить. Сегодня или завтра у меня не получит­ся, поэтому мы отведем много времени на то, чтобы познакомиться снова. В конце концов и отец всё признал. У меня чуть сердце be остано­вилось, потому что Рафаэль перед всеми собрав­шимися сказал: «Вы можете радоваться, что ва­ша дочь на вас не заявила!» Отец наверняка по­думал про детское порно, а Рафаэль имел в виду сексуальные надругательства, я же молила толь­ко об одном: больше ни слова! Он замолчал, по­тому что когда-то пообещал мне никому ничего не говорить.

А Гизела? Когда Карлотта заговорила про ее злые взгляды, она созналась. Рассказала, что сама иного лет страдала от алиментарных нарушений и мои кривляния с едой чуть не довели ее до ручки. Даже вспомнила, что намеренно дарила мне ма­ленькие вещи и кучу шоколада. Итак, мы с Гизелой никогда не подружимся! Людям с алиментарными нарушениями друг друга не понять!

После беседы Карлотта и Рафаэль начали утверждать, что мои родители вели себя как под­лые шантажисты, мать изображала страдалицу и лила крокодиловы слезы, а отец продемонстри­ровал безответственность и легкомыслие. Поэто­му на следующей неделе у меня два индивидуаль­ных сеанса терапии! (Я не хочу!)

Среда 23 августа 2000

Хотя совершеннолетней я стану только в октя­бре, Рафаэль с Карлоттой разрешили мне пере­ехать в одну из квартир в К. Восемнадцатого мы с Ванессой собрали свои манатки, а в Святую суб­боту, 19 августа, переехали. Ванесса к Бибиане и Давиду, а я к Эмилио и Фло.

У меня мечта, а не комната — большая, в че­тыре окна... Я уже сейчас чувствую, что это мой дом. (Не понимаю, почему это меня так удивляет.

это ведь и есть мой дом!) Комната парней навер­ху, а кухня прямо рядом со мной. Первое, что я сделала сразу же после переезда, я вычистила один из трех ящиков в холодильнике. Но до сих пор он мне практически не понадобился: я не поставила туда ничего, кроме йогурта. Выхожу из комнаты разве что в душ или туалет. Кухни стараюсь избегать, потому что там слишком про­тивно.

Представить не могу, сколько же времени они ничего не убирали! Недели? Месяцы? Фло даже поздоровался соответственно: «Наконец-то в до- www ме снова появится женщина! Здесь уже давно по­ра сделать уборку!» Мне кажется, я достаточно четко дала ему понять, что не чувствую себя от­ветственной за дерьмо тех людей, которые жили здесь последние пять лет, поэтому уберу только свою комнату и постараюсь по мере возможнос­ти не появляться во всех остальных помещениях квартиры.