тут второй залп выдали единороги — расчеты действовали слаженно, и заряды были подготовлены заранее, никто из канониров ковшами порох в дуло не засыпал, как здесь пока принято.

«Огненный бой» произвел на московитов ошеломляющее впечатление, видимо, летний опыт стычек с дюжиной «бутырцев» не был, как следует осмыслен или ему не придали должного значения, «отмахнулись» попросту. Так часто у начальства и бывает — читая донесения, руководствуются народной мудростью — «у страха глаза велики».

И теперь наступила расплата — шесть сотен мушкетов с дальнобойными пулями, и полудюжина единорогов, что «выплевывали» связки «дальней» картечи в пять килограмм веса, произвели на помещиков и их «боевых холопов» ошеломляющее впечатление. Московиты даже осыпать стрелами «ежи» не смогли толком — а что сотня стрел ратникам, на каждом из которых «бронежилет» из железных пластин в чехле, и с кольчужными «рукавами». Да еще шлем на голове, от которого стрелы отскакивали. Так что если от обстрела потери имелись, то крайне незначительные, и пары десятков не наберется — по рядам вообще не видно, чтобы кто-то упал.

— Княже! Московиты бегут!

— Сам вижу, что побежали, и отнюдь не притворно!

«Сотник» внимательно рассматривал московскую конницу — встретив отпор, и убийственные залпы в упор, всадники разворачивали коней, пошла толчея. А залпы продолжали греметь один за другим, и число погибших, раненых, изувеченных и сбитых из седел московитов росло. Но еще быстрее противника охватывала паника, как всегда бывает, когда неизвестное и смертоносное оружие применяют на поле боя в первый раз. Так индейцы пришли в ужас от арбалетчиков Кортеса, вооруженные копьями негры от залпов английских патронных винтовок, британцы под Ипром, попав под ядовитые газы, или немцы при Сомме, когда на них двинулись ромбовидные танки, которых пулеметы не смогли остановить.

А еще налицо психологическая ломка — шли вязать новгородцев и нещадно их избивать, памятуя прошлые победы, и сами нарвались…

Нет, не так — НАРВАЛИСЬ!

— Надо наступать! Подать сигнал — всем атаковать неприятеля! На батареи гонца — пусть бьют бомбами и шрапнелью! «Плат» езжай сам к «Швецу», передай — пусть бьет на пределе дальности беглым огнем! И сам ему помогай — ты срочную в артиллерии в служил!

— Понял, княже! Я мигом!

— В драку лезть запрещаю! Но пострелять из пушки можешь!

Бывший мент, ставший начальником его охраны и дьяком Судной Палаты, и возглавлявший также «пушкарскую школу», тут же пустил своего коня вскачь, заторопился. Всю плешь проел, сам хотел повоевать. Вот пусть и постреляет, но из единорогов — в рукопашную никто из реконструкторов не пойдет, нечего героизм показывать.

Кадры беречь надобно, на ином поприще пользу принесут! Опыт человеческий бесценен, особенно, если он из будущих времен!

— Хм, а ведь Ивану противопоставить нечего. Поместная конница против ружей и пушек не пляшет. А концу следующей зимы всех пикинеров можно будет мушкетами вооружить, и число единорогов на порядок увеличить. Вот только незадача — где порох взять⁈

Вопрос, заданный самому себе завис в воздухе — ответа на него не имелось. Лет через пять-шесть селитры в достатке будет, никак не раньше. Что-то удастся прикупить, но лучше на собственное производство надеяться, при каждом городе и большом сельце ямы для селитры закладывать. Русь не Чили и не Индия, чтобы селитру добывать, только на отходы вся надежда. Но зато имей сейчас вместо копий ружья, поле боя было бы усыпано грудами мертвых тел. Но чего сетовать, и так пошло «избиение младенцев».

Оптика позволяло хорошо разглядеть то смятение, что охватило московитов, когда с расстояния в версту, ранее совершенно безопасного, стали прилетать бомбы и рваться над головами. Вот такого смертоубийственного дождя никто не ожидал — началась паника и беспорядочное бегство во все стороны. И в этот момент появилась новгородская конница на противоположном берегу Шелони — в просвет между лесками он ее хорошо видел со своего пригорка, сотни всадников в блестящих доспехах появились неожиданно, словно из ниоткуда.

Мышеловка захлопнулась — «Владычный полк» плотно перекрыл дорогу к бегству. А вскоре там появились всадники из полка князя «Гребенки»-Шуйского, что захватили лагерь противника. И что самое скверное — на берегу стало вырастать заграждение из сомкнутых кольев, типа противотанковых. Теперь московитам нужно уходить по льду вверх или вниз по реке, но вся штука в том, что везде шипастый «чеснок» разбросан через полверсты. И стрелки будут ждать — выпускать московитов из ловушки себе дороже будет. Нужно нанести максимально возможные потери.

«Сотник» внимательно смотрел в бинокль, благо у реконструкторов было прихвачено на фестиваль три штуки, да еще один маленький, театральный, двух с половиной кратного увеличения. «Владычный полк» смял московитов, загнал на лед уцелевших, многих сбросили с обрывистого берега. Были видны многочисленные дымки — в ход пустили пистоли.

Пикинеры шли вперед, медленно и неотвратимо, как сама смерть, выставив длинные пики. В промежутках были видны плотные «бруски» построившихся мушкетеров, стрелявших уже залпами. Противник был сломлен окончательно — московиты разбегались в разные стороны, много и тех, кто решил сдаться в плен.

— Если мы не взяли реванш, то что это такое⁈

«Сотник» зло усмехнулся, в этом мире не нужно писать рапорта, тут все гораздо проще и открыто. Да, мир жесток, но не стоит сетовать на смерть — помещикам за нее и выдавал Иван Московский поместья — убивать за них и быть готовым, что и тебя убьют. И желающих находилось много — каждый в этом мире делал свой выбор…

На этом месте в лето 1471 года от Рождества Христова состоялась битва на реке Шелони между новгородцами и московитами.

Глава 37

— Сила Москвы в поместной коннице, что готова выполнить любой приказ «государя Всея Руси». И помещики получают от великого князя себе во владения поместья за службу, исключительно за военную службу, выходить на которую они должны «конно, людно и оружно». А не будут служить — то усадьбы живо лишится. Скажу тебе больше, Паша — иной другой основы у Ивана Московского нет, кроме нескольких десятков тысяч профессиональных воинов, служащих лично ему, и всем обязанных. В той же Твери иное — тут вотчины, которые отобрать нельзя, даже когда те же кашинцы служат Ивану и являются неприкрытыми врагами Михаила Борисовича. Если с этой точке зрения судить, то великое княжество тверское обречено — нет поместий, которые можно было бы раздать всем «детям боярским» за службу. Не может ни Тверь, ни Новгород выставить такое