©Александр Гузман

Генрих VII происходил от Эдуарда III через ветвь от третьего брака Джона Гонта, герцога Ланкастерского. В 1485 г. он оказался единственным наследником дома Ланкастеров и объединил его с домом Йорков, женившись на Елизавете, дочери Эдуарда IV.

1. Важность событий почти всегда ускользает от тех, кто был их свидетелями. Солдатам, видевшим вечером после битвы, как лорд Стэнли возложил корону на голову своего пасынка Генриха Тюдора, этот жест наверняка показался лишь одним из ярких эпизодов той нескончаемой войны. Однако они присутствовали при окончании целой эпохи и олицетворявшего ее общества. Еще в течение пятнадцати лет будут появляться претенденты, но они ни разу не пошатнут престол Генриха VII. Стабильность тем более удивительная, что новый король вовсе не был воином. Об этом грустном, серьезном и задумчивом человеке сложились две легенды. Первая, созданная при жизни самим Генрихом, представляла короля отстраненным и таинственным созданием, он уже не был, подобно другим средневековым государям, первым рыцарем среди равных, но существом особенным — монархом. Вторая, легенда историков, будет описывать короля алчным и недоверчивым, этаким английским Людовиком XI, который накопил, обобрав дворянство, огромные богатства. Был ли Генрих VII на самом деле так жаден до денег? То, что он оставил после себя огромное состояние, около двух млн фунтов, несомненный факт. Он скрупулезно, как буржуа, вел учетные книги: «За проигрыш короля в карты: девять фунтов… За потерю мячей в теннисе: три шиллинга… Моему шуту за сочиненную песню…» Хоть это и точные подсчеты, но отнюдь не счета скряги. Роскошь двора, красота драгоценностей, фиолетовых бархатных нарядов, отороченных золотым атласом, поражали миланских и испанских послов. Похоже, истина в том, что первый из Тюдоров любил деньги потому, что деньги после падения феодального общества стали новым знаком силы. В XVI в. бедный король был слабым королем, покорным своему дворянству и парламенту. Генрих VII и его дети не зависели ни от того, ни от другого. Не имея другой постоянной армии, кроме 150 телохранителей, они будут более чем уважаемыми — почитаемыми государями. Надо объяснить механизм этой необычайной прочности.

2. Из-за Войны Алой и Белой розы крупные вельможи если и не были уничтожены, то изрядно сократились в количестве. В парламент Генриха VII созвано всего лишь 29 светских лордов, и их влияние в стране, похоже, ослабело. Общественные институты рождаются, когда в них возникает необходимость, и умирают, когда становятся бесполезными или опасными. После падения Римской империи и хаоса вторжений защиту территории и осуществление правосудия в отсутствие сильной центральной власти худо-бедно обеспечивали феодальные сеньоры. Потом успех нормандских и анжуйских королей лишил эту воинственную аристократию ее главных функций. Она долго находила для себя занятие в завоевательных экспедициях, то в Уэльсе или в Шотландии, то в Нормандии, Аквитании или во Фландрии. В конце XV в. образование в Испании, а потом во Франции больших государств, более сильных, чем маленькая Англия того времени, не давало воинственным дворянам никакого шанса на континентальную авантюру. Им не осталось другого применения, кроме как сражаться друг с другом. Война Алой и Белой розы произвела двойной эффект: отвратила горожан и крестьян от всякой феодальной вольницы и ослабила остатки англо-нормандской знати. Кто же мог унаследовать ее власть? Парламент? После первых блестящих шагов он тоже растерял за время смуты весь свой престиж. Палата общин могла быть свободно избрана, только если центральная власть защищала избирателей от вмешательства местных сеньоров. Одна лишь фигура короля могла соединить феодальное и парламентское правление. Несостоятельность дворянства и общин уступала место монархии.

3. Чтобы разоружить остатки высокородных вояк и их банд, короли династии Тюдоров опирались на три новых класса: джентри, йоменов и купцов. Джентри — это совокупность сельских джентльменов. Слово jentleman, которое начинает употребляться в царствование Елизаветы, отнюдь не имеет смысла французского слова jentilhomme (дворянин). Можно быть джентльменом, не имея дворянского звания и даже не владея феодальной землей. Класс джентри включает в себя как потомка рыцаря, так и богатого купца, бывшего мэра своего города, который покупает землю, чтобы удалиться туда на покой, или известного адвоката, ставшего землевладельцем; его рамки определяются количеством земли — теми самыми 20 фунтами поземельного дохода, которые некогда делали собственника земли рыцарем, а в XVI в. позволят ему стать мировым судьей. Мелкую аристократию по праву рождения сменяет мелкая аристократия по праву богатства, чья роль в государстве сравнима с той, что играли во Франции средние классы во времена Луи Филиппа, но которая при этом остается сельской аристократией. Между сквайрами, которые ее формируют, и пэрами королевства нет никакой непроницаемой преграды. Наследники пэров входят в палату общин и оказываются там на равной ноге с сельскими джентльменами.

Объединение Алой и Белой розы: Елизавета Йоркская и Генрих VII. Акварельная копия портретов XVI в. была выполнена в конце XVIII в. Сарой Молден, графиней Эссекс

4. Йомены тоже землевладельческий класс, который стоит ниже джентри, но выше бывшего виллана. Он включает в себя людей, располагающих по меньшей мере 40 шиллингами дохода, которые требуются, чтобы войти в суд присяжных или принять участие в выборах на территории своего графства, но не дотягивающих до 20 фунтов, которые сделали бы из них джентльменов. Однако, чтобы стать йоменом, не обязательно владеть собственной землей. Йоменами могут быть и копигольдеры, и даже фермеры. Бэкон определяет yeomanry как промежуточный класс между джентльменами и крестьянами; Блэкстоун — как класс деревенских избирателей (в отличие от джентри, класса избираемых). Эта прослойка, йоменри, которая в XVI в. будет состоять примерно из 160 тыс. англичан, образует костяк страны и ее войск. Уже по этому видно, что структура Англии и тут отличается от структуры континентальных государств, где, кроме дворян, лишь очень немногие владеют землей. Эти йомены были лучниками в Столетнюю войну. Они не боятся ни работать своими руками, ни сражаться. «Они образуют в составе нации очень весомый экономический, политический и социальный элемент».

Неизвестный художник. Генрих VII и его семья под покровительством св. Георгия. Около 1505–1509

5. В начале XVI в. английские купцы еще не занимают в мире то место, которое займут позже. Некоторые из них, merchant adventurers, полупираты-полуфрахтовщики, будут продавать свои ткани вплоть до России и составят на Средиземном море конкуренцию Венеции и Генуе, однако в завоевании новых миров Англия не играет никакой роли. Когда военные успехи ислама, перекрыв средиземноморский путь в Индию, вынудили европейцев XV в. пуститься в великие морские авантюры, чтобы найти новый путь к богатствам Востока, одни лишь португальцы и испанцы разделили между собой открытые земли. Кто тогда мог подумать, что Англии, маленькой сельскохозяйственной и пасторальной стране, суждено создать колониальную империю? Однако один человек предвидел, что «будущее его народа — на воде», и это был Генрих VII. Он, насколько мог, поощрял мореплавание. На свои собственные средства построил большие корабли, Marie-Fortune и Sweepstake, и сдал их в аренду купцам. Около 1500 г. основным военным кораблем на Средиземном море оставалась галера, хотя торговым судном был парусник; в Англии же, наоборот, торговые и военные суда долго не различались между собой. Это происходило отчасти из-за того, что в океане галера никогда не была слишком надежна, а отчасти потому, что англичане, народ практичный, хотели во времена мира располагать для торговли всем своим флотом. Когда же начиналась война, плотники по королевской реквизиции возводили на носу и корме кораблей надстройки («замки») для войск. В XV в. эти надстройки становятся постоянными. Генрих VII был одним из первых, кто расположил пушки на борту своих кораблей; он создал арсенал в Портсмуте, финансировал такие предприятия, как экспедиция Кабота, который в поисках восточных пряностей обнаружил треску у острова Ньюфаундленд. Своим «Навигационным актом» он запретил перевозить вина из Бордо на иностранных судах, и если сегодня вместимость английских судов определяется в тоннах, то это в память о множестве бордоских бочек — tonneaux. Короче говоря, Генрих VII, судя по всему, понял, что борьба за внешние рынки станет одной из форм большой политики; и поддержка, которую он оказал военно-морскому и торговому флоту, привязала к нему городских купцов, особенно лондонских.