Светик закрыла глаза. Брр, ну и место. Вот это они попали… Анка тогда все твердила: «Поехали, поехали! Будет весело!» Не обманула. Местечко – обхохочешься.

До вечера спали. Ветер стих, Ладога гнала на берег легкую волну. Солнечные блики дробились по воде, но теперь было в этом что-то острое и неприятное. Как и в деревьях. Как и в песке.

К вечеру ранка на губе распухла. Светик все время чувствовала ее, хотелось трогать, хотелось облизывать. Хотелось уехать.

Анка теперь не отходила от Костика, с ней было скучно. Глеб спал. Но даже если бы не спал, веселее с ним не становилось.

Светик сидела на берегу. Солнце опускалось к горизонту. Было, наверное, около десяти. В голову лезли рассказы дяди Лёки. О призраках, об ангеле-хранителе, о людях, которые тут раньше жили. Анка еще домовых вспоминала. А правда, куда деваются домовые, когда дома разбирают? Добрый хозяин забирает их с собой. А злой? Бросает? И тогда домовые сидят на остатках домов и плачут?

Плакали. На самом деле плакали. Светик оглянулась. На охапке сена заворочалась Анка. Где-то рядом с ней сейчас спит Костик. Или он опять сбежал?

Плакали.

Нет, вон Костина голова. Уткнулся Анке под бок, свернулся калачиком и спит. Так ничего и не рассказал – где был, что видел. Делал недовольное лицо, но больше не капризничал.

Всхлипнули и заныли по новой.

Глеб спал на пенке около костра. Вон его длинные ноги видны. Курткой прикрылся. Позвать его? И что сказать? Что где-то плачут?

Светик глянула на землю. Песок был весь как будто изрисован следами. Странно, что раньше они это не видели. Маленькие раздвоенные следы оленей. А вот тут пробежал кто-то покрупнее, копытца ставил мелко, наверное, кабан. Зону песка пересекла цапля. Ее тройной след ни с чем не спутаешь. А тут прошла собака – бежала, подтягивая лапы, смазывая отпечатки. Или лиса. В школе говорили, что она «метет» хвостом, может вот так подтирать следы. Дорогу перегородила проржавевшая, ушедшая в песок колючая проволока. Неожиданно. Вспомнилось, что дядя Лёка рассказывал о финских войсках, что здесь у них была пристрелочная база. А еще десант в сорок первом наши высадили. Неудачно. Интересно, где всех похоронили? Если похоронили…

Она с тревогой оглянулась. Солнце садилось. Его хорошо было видно через редкие елки. Скоро ночь. Пора всех будить. Или эта ночь у них окажется спокойной?

Что-то как будто мелькнуло по кустам. Светик сделала шаг – вот-вот увидит. Вдруг руку пронзила боль. Муравей! Впился в предплечье, задрал попу, всю ярость в укус вложил.

Смахнула нахала.

Опять заплакали. Совсем близко. Вот за этой дюной. Забираться наверх было неудобно, песок под кедами скользил, гладкая подошва не держала.

– Здесь лежит клад, – пропели рядом.

У девчонки снова заметны были только глаза. Большие, темные, внимательные. И еще распущенные волосы. Лицо заплаканное. Показывает за бархан, куда-то в кусты.

– Пойдем покажу.

Светику совершенно не хотелось идти за девчонкой. Но песок сыпался, бархан словно сам сбрасывал ее со своей спины.

– Смотри! – Девчонка уже стояла около куста. – Ты мне понравилась, поэтому только тебе покажу. Один раз. Второго не будет.

Светик резко присела, не давая себе сползать вниз. Не будет она ничего смотреть. Она сейчас Глеба позовет!

Неожиданно заболела губа. Боль стрельнула в голову, отдалась в глаза. Она перестала видеть.

В голове все перевернулось. Уже не было солнца, не было песка, не было куста и девочки.

Было темно. Темноту добавляли обступившие ее со всех сторон деревья и что-то сумрачное, склонившееся над ней.

Болела губа. Болел отлежанный бок.

Но так хорошо помнилось закатное солнце, светлый песок, все эти следы. Девочка…

Девочка!

– Тебе здесь правда нравится? – промурлыкала она напоследок.

Слова ее стояли в ушах. И так не вязались непроглядная ночь сейчас и яркий закат вот только что, пять минут назад.

Песок…

Это был сон. Они опять уснули ночью! Где Глеб?

Светик приподнялась, почувствовала, как за шиворотом у нее что-то посыпалось. В ужасе решила, что оказалась на муравейнике, что это муравьи устроили контрольную пробежку под футболкой.

Сунула руку за шиворот.

Песок.

И в кедах. И в карманах.

Шарахнулась, больно ударилась спиной обо что-то острое и твердое.

Крест. Слегка наклонившийся, словно протянувший свои руки-перекладину к Светику.

Это она на кладбище, что ли?

На кладбище!

Разом вспомнился сон. Сейчас закопают! Поймают и закопают! И даже хуже – могила готова, в нее осталось шагнуть. Ударят и сбросят. С какой стороны подойдут?

– Мамочка! Мамочка! Мамочка! – зашептала Светик, крутясь на месте. Паника сдавила виски, не давала смотреть.

Кресты, кресты, со всех сторон кресты. Куда бежать?

– Ой, мамочка!

От страха Светик превратилась в точку. В маленькую незаметную точку. И эту точку, как в игре, надо было вывести из лабиринта.

Тело не чувствовала, ноги не чувствовала. Все сосредоточилось в голове.

– Ой, мамочки, – твердила как заклинание.

На цыпочках проскочила один участок, другой. Под ногами оказалось что-то твердое.

Пусть будет тропинка!

Мелко-мелко переступая, боясь споткнуться, боясь сделать лишнее движение – а потому и дышала также мелко-мелко, – бежала, не в силах оторвать взгляд от мысков кед. Больше ничего не было, только они. От страха сил хватало только на одно – смотреть под ноги. Может быть, из-под каждого надгробия к ней тянулся покойник, может быть, через каждую оградку перебирался призрак – всего этого Светик не замечала.

– Тихо, тихо, – шептала сама себе. – Вот так, вот так, – подбадривала, когда казалось, что все делает правильно, когда одна нога не задевала за другую.

Что-то черное справа. Какой-то шорох сзади.

Мелькнул огромный желтый крест. Совершенно неожиданный здесь. И главное – неуместный.

Но крест стороной, стороной, тропинка идет правее, деревья расступаются, становится светлее. Одинокие елочки, невысокая трава. Слева что-то светлое.

Это, наверное, дом. Там – люди!

Светик из точки становится больше. Уже появляется голова, уже чувствуются руки, уже ноги ступают уверенней.

Белая пристройка к основному зданию. Выбитые окна. Крыша с торчащими балками.

Светик еще бежит, но глаз не может оторвать от этого страшного зрелища.

Крыло здания сильно выдается вперед, а за ним вправо тянется основной корпус. Входное отверстие без дверей, черные прогалы окон. А чуть дальше тянется еще одно крыло.