Затем Максвелл процокал обратно на лестничную площадку, и там-то он обнаружил окно. Максвелл громко заржал и ткнулся мордой в сводчатое окно. Стекло задребезжало, взвизгнуло и чудом не разбилось. В этот момент на улице мистер Ломакс, кандидат от Либеральной партии, расклеивал плакаты со своей политической программой, он посмотрел наверх, и лицо его сделалось невероятно обиженным.

Мы с сестрой сбежали вниз по ступенькам, крикнув Максвеллу следовать за нами. Но он торчал наверху широкой лестницы, трясся всем телом и бил копытом, словно не пони, а психованный бык.

– Пошли, Макс, пошли! – закричала сестра.

Но он не пошел. Только ржал и бил копытом.

– Подь сюды, гаденыш! – закричала я, вся во власти отчаяния, и ответственности, и досады, и понимания, что так и знала, что произойдет нечто подобное (учитывая, какой он необыкновенный и харизматичный пони).

Сестра сказала:

– Руганью делу не поможешь.

Она ушла, вернулась с ведерком орешков и потрясла им.

– Сюда, Макс, сюда, – принялась умасливать она пони.

Вдруг в прихожей рядом с нами оказался мистер Ломакс в своих светло-коричневых сапогах.

– Отойдите назад, – велел он, – а то вдруг он неожиданно прыгнет.

– Он не прыгнет, он спокойный пони, – возразила сестра.

– Это горный валлийский пони, – добавила я, – он может открыть кран копытом.

Тут выяснилось, что мистер Ломакс кто-то навроде эксперта по психологии пони.

– В непривычной обстановке пони могут совершать самые несвойственные им поступки, – сказал мистер Ломакс. – Сомневаюсь, что в его теперешнем состоянии он сообразил бы, как открыть кран, он едва не обезумел от того, что вы позволили ему выглянуть из окна второго этажа.

– Это плохо? – спросили мы.

– Чертовски плохо. Никогда не позволяйте лошади смотреть из окна второго этажа, это мой совет всем, кто любит заводить их в дом, – сказал мистер Ломакс. – Если уж вам нужно завести лошадь в дом, сначала задерните шторы.

Мистер Ломакс сказал, что ситуация очень сложная и в идеальном мире Максвелла свели бы вниз хвостом вперед четверо мужчин, наложив ему губную закрутку, а если бы попытка не удалась, ему бы пришлось дать успокоительное. Сестра заявила, что она против закруток, а мистер Ломакс заметил, что губные закрутки вполне гуманны, в отличие от ушных, которые никогда не следует применять. Они поспорили по поводу закруток, а потом мистер Ломакс попросил сестру принести что-нибудь, что можно использовать в качестве шор, если она не возражает против шор. Сестра принесла верх от бикини – на ее взгляд, он как раз нужного покроя. Мистер Ломакс направил нас в более безопасную зону прихожей, и мы все посмотрели на Максвелла, который стоял и потел наверху. Мистер Ломакс ползком взобрался по лестнице и хотел уже напялить лифчик Максвеллу на глаза, но не успел он завязать бретельки, как Максвелл перепрыгнул через пролет, проломил перила, рухнул на паркет внизу, где и остался лежать, а брюхо у него при этом ходило ходуном. Ни я, ни сестра не осмеливались приблизиться к нему. Мы просто смотрели на него – не дыша, как накануне, когда нашли подбитого дикого голубя.

Перед моими глазами промелькнуло, как мы за копыто выволакиваем тело Максвелла через переднюю дверь, – другого варианта просто нет. Но только я представила себе, как миссис С. Борода бежит через улицу, чтобы нас отчитать, как Максвелл встал. Он огляделся по сторонам, встряхнулся, медленно проследовал через кухню, толкнул заднюю дверь, вышел и принялся щипать траву своими шестилетними зубами.

– Боже, – сказала сестра.

Она поблагодарила мистера Ломакса за помощь, и он дал ей пару плакатов Либеральной партии, чтобы она вывесила их в окне второго этажа.

Маме пришлось остаться в клинике на ночь, и к нам приехала бабушка. Увидев разрушенные перила, она спросила, что случилось, и мы ответили, что это сделал Максвелл. Бабушка впала в замешательство, ибо она не знала, кто такой Максвелл, но не хотела признаваться в этом и спрашивать, кто это такой.

А мама, вернувшись, позвонила мистеру Ломаксу и попросила его отремонтировать перила, и, конечно же, он знал, кто виновник, и вся правда вышла наружу. И как часто случалось, мы с сестрой не продумали, что сказать маме.

– Мистер Ломакс сказал, что вы затащили одного из пони вверх по блядской лестнице, – сказала измученная мама.

– Не совсем, – начала я.

Вот тут-то мама и рассердилась, а нам пришлось чистить курятник. Я боялась, что мистер Ломакс в красках распишет, как все было, но, к счастью, он позвонил и оскорбил маму, попросив ее выписать чек авансом, чтобы он получил деньги до начала работ. Либо так, либо наличными. И мама сказала, что не стоит ему беспокоиться, она позовет кого-нибудь еще.

Ни я, ни сестра не забыли правило о лошадях и окнах второго этажа, и с тех пор я ни разу не приглашала лошадь в дом. И то, что при прерывании беременности иногда приходится остаться в больнице на ночь, я тоже не забыла.

Лонглейди уезжали в Америку на целых две недели – этот отпуск был мечтой всей их жизни. И еще они должны были встретиться с серьезно больной родственницей миссис Лонглейди, которая жила в Бостоне. Мелоди прыгала от радости – она мечтала увидеть Бостон осенью.

Мистер Лонглейди в отпуск ехать не собирался, потому что, по словам Мелоди, он посмотрел американский фильм о водителе-психопате, после которого ему снятся кошмары, кроме того, так можно было купить на один билет меньше, и кто-то же должен сторожить дом и кормить пчел.

Поездка Лонглейди в Америку была уже близко, когда мама решила обрисовать нам, как обстоят дела в финансовом смысле (весьма плохо). В 1970 году компания «Вогел» получила Королевскую премию в области промышленности, рассматривалась как пример успешного бизнеса и спонсировала открытие нового факультета в университете. Но к 1972 году у нее начались серьезные проблемы, и, к сожалению для нашей мамы, самые большие проблемы возникли у подразделения «Детали машин Вогел», акциями которого она владела. Настолько серьезные, что выплата дивидендов не планировалась. Кроме того, ее сбережения почти полностью ушли на оплату счетов, о которых она даже не знала. Таких как огромный счет из магазина мисс Вудс.

Счет из магазина мисс Вудс оказался в десять раз больше, чем мама предполагала. И мама сделала то, что делают люди, получая подобные счета, – она попросила прислать все детали. Увидев разбивку по позициям, мама резко вобрала в грудь воздух, при этом раздался такой звук, как будто машину занесло.

– Холодная нарезка? – сказала она. – Да тут фунты и фунты холодной нарезки.

– Что такое «холодная нарезка»? – спросила я.

Сестра взяла у нее детализированный счет, посмотрела и спросила:

– Что такое «холодная нарезка»?

– Ветчина, – сказала мама, – фунты и фунты ветчины.