Забавно было видеть, как мама, которая не особенно разбиралась в лошадях и обладала весьма скромным опытом по части покупки пони, проявляла такую разборчивость и интерес и притворялась, что разглядывает копыта и шерсть.

Дело продвигалось, под конец я даже не трудилась ездить вместе с ними, отговариваясь, что доверяю суждению сестры, а потом и она перестала ездить, и только Фил Олифант с мамой выгуливали пони вдоль обочин, смотрели им в зубы и спрашивали деревенских жителей, какая их последняя цена.

Некоторое время они казались вполне счастливыми и часто возвращались домой как будто в тумане. Но в конце концов, видимо, между Филом Олифантом и мамой что-то произошло (сестра сказала, что у него зубные коронки, а зубной нитью он не пользуется, но я-то думаю, что он просто был слишком милым). Как бы то ни было, он вдруг отошел от дела, и мама, даже толком со мной не посоветовавшись, договорилась по телефону по поводу шестилетнего мерина из школы верховой езды, расположенной в нескольких милях от нас. Я попыталась возразить, но она объяснила, что избавиться от Фила Олифанта можно, только если по-быстрому прикупить пони, а ей вдруг очень загорелось от него избавиться. Она даже не выслушала моих жалоб.

Мы подъехали к конюшне и сразу же увидели нечесаного гнедого пони, который рылся в мусорных баках. Мы зашли в амуничник и сказали хозяину, что приехали посмотреть на пони ростом в тринадцать ладоней. Хозяин сказал:

– О, Максвелл, он где-то тут бродит.

И, встав в дверях, засвистел, а потом закричал: «Подь сюды, подь сюды» – и застучал металлической крышкой по стене. Гнедой пони тут же примчался и бросился к хозяину – он был больше похож на собаку, чем на пони, – и хозяин сказал:

– Познакомьтесь с Максвеллом.

– А почему он не вместе с другими пони? – спросила я.

– Максвелл гуляет сам по себе, – сказал хозяин.

Максвелл нас обнюхал и ухватил зубами упаковку фруктовых конфеток, которая лежала у меня в кармане. Он потянул за упаковку. Хозяин шлепнул его по морде и сказал:

– Когда Максвелл рядом, в карманах ничего не утаишь.

Он засмеялся и показал нам свой безобразно отвисший карман.

Хозяин сказал, что Максвелл – яркая личность, харизматичный, веселый парниша, всегда готов пошалить. Я от таких слов не особо обрадовалась. Харизма и яркая личность в пони не приветствуются. Хочется, чтобы пони был спокойным, надежным и умел маневрировать между столбами.

Бросая на маму и сестру умоляющие взгляды, я сказала, что совсем не уверена, что Максвелл мне подходит, учитывая его харизматичность и то, что я в общем-то не хочу заводить личного пони. Но и мама, и сестра, преисполненные отчаяния, каждая по своей причине, желали приобрести этого чудн́ого пони, и не успела я оглянуться, как мама протянула чек на пятьдесят пять гиней, и на следующий день Максвелл прибыл в трейлере вместе с седлом, уздечкой и оголовком. Он был дешевле всех остальных пони, которых мы смотрели, причем намного.

Итак, вдобавок ко всем остальным моим тревогам мне теперь нужно было изо дня в день ухаживать за харизматичным валлийским горным пони, семь дней в неделю, летом, зимой и весной (и осенью). За Максвеллом.

Ростом он был 12 ладоней и три дюйма в холке. Пони делили (и делят) на категории по росту в ладонях и половинах ладони, поэтому-то он и был таким дешевым, а еще из-за своей харизмы. Максвелл не мог выступать ни в каких конкурсах в классе пони ростом 12 ладоней и два дюйма. Из-за этого он оказывался в категории пони ростом 13 ладоней и два дюйма вместе с пони, подобными пони Саше, а на таких пони ездят не дети, а чокнутые любители верховой езды.

Это меня не особо беспокоило, я была рада, что мне не придется ничего выигрывать. Куда больше меня беспокоила повседневность. Нужно сохранить этому пони жизнь, не дать ему умереть, или покалечиться, или кого-нибудь прикончить. Наверное, это сродни материнскому инстинкту.

Хотя сестра ужасно расстроилась, что мы позволили любителю лошадей Филу Олифанту выскользнуть из наших лап, утешало ее появление Максвелла и то, что отныне забот у меня столько же, сколько у нее (почти).

И хотя меня тоже огорчило, что с мистером Олифантом ничего не вышло, куда больше меня беспокоило то, что я восприняла исход предприятия как катастрофу. В первые дни понивладения я, лишившись привычного хладнокровия, напомнила сестре, что никогда не хотела пони и согласилась начать поиски только для того, чтобы мама занялась сексом с Филом Олифантом. А теперь Фил Олифант исчез, а на меня свалилось бремя. Харизматичное бремя.

Сестра же спросила, не добавить ли нам в Список хозяина школы верховой езды, учитывая, что он любит лошадей и красивый, вроде Хитклиффа. А я буквально заорала на нее, что теперь ей самой придется искать рулевого, так как я буду слишком занята. И что если этот ее Хитклифф из школы верховой езды окажется поблизости, я сначала заставлю его забрать Максвелла и только потом позволю подойти к маме.

Дебби чем-то заболела, и ее пришлось отвести к ветеринару. Ветеринара звали мистер Свифт. Сестра добавила его в Список, хотя, беспокоясь о Дебби, мы не обсудили все за и против должным образом, но сестра настаивала, что он наверняка подходящий кандидат, потому что учился то ли в Оксфорде, то ли в Кембридже и зарплата у него хорошая. К тому времени к экономическому фактору она относилась уже серьезно, и от этого почему-то стало еще интереснее.

И хотя нам было жалко Дебби, мы поразились, как быстро после мистера Олифанта появился еще один возможный человек у руля. Особенно памятуя обо всех этих месяцах без достойных мужчин.

Выяснилось, что у Дебби подозрение на кишечную непроходимость. Диагноз ей поставили потому, что ее либо рвало, либо она пыталась что-нибудь вырвать и часто была вялой. Я точно не знала, что такое подозрение на кишечную непроходимость, знала только, что Дебби либо плохо, либо очень плохо.

Мистер Свифт сочувственно сказал, что Дебби, может быть, плохо, а может быть, и нет (не догадываясь, что выражение «может быть» включает и «да» и «нет»), и еще сказал, что мы не должны винить себя. До этих его слов я себя не винила, потому спросила, почему он думает, что мы можем винить себя.

– Я имею в виду, что вы не должны думать, будто виноваты в том, что Дебби, возможно, съела нечто, способное вызвать непроходимость.

– Мы себя не виним, – сказала я.

Расстроенная, я хотела прояснить ситуацию на случай летального исхода и попыталась представить, как я живу с осознанием, что, возможно, виновата в смерти Дебби, хотя, скорее всего, в ней не виновата.

– Я имею в виду, что лабрадоры – жадные попрошайки, склонные хватать всякую гадость, что и может послужить причиной подобных расстройств. И вы не должны думать, что это ваша вина, – продолжал ветеринар.

Мистер Свифт дал Дебби дозу какого-то лекарства, погладил ее по горлу, чтобы она его проглотила, и сказал нам очень внимательно за ней наблюдать. Через пару часов на газоне лежала куча чайных пакетиков в какой-то травянистой пене. Мы забыли, что за Дебби нужно было наблюдать, но согласились, что пакетики, видимо, и вызвали непроходимость, которую подозревал ветеринар.