– Нужно ехать дальше, – возразила я, вцепившись в подлокотник от очередного спазма внизу живота.

– Почему? – Он не повернулся ко мне, сконцентрировавшись на дороге.

– Потому что мне бы очень не хотелось рожать в мотеле «Супер-8».

– Черт возьми! – Он дернулся в мою сторону с круглыми от ужаса глазами.

– Мне не больно. Почти нет. Просто неприятно. И так уже три часа. Просто езжай дальше, и все будет хорошо.

Следующие три часа оказались самыми длинными в моей жизни, да и Уилсона тоже. У него побелели губы, а когда мы наконец различили огни Вегаса, маслянисто растекшиеся по ветровому стеклу, точно радуга в кромешной тьме, он выглядел совершенно измученным. Я считала время между схватками, они стали равномернее, интервал сократился до пяти минут, и стало гораздо больнее. Сколько еще они будут продолжаться и что все это значит, я не представляла. Но мы оба слишком вымотались, чтобы ехать домой и ждать, пока не станет еще хуже. Добраться до больницы уже было подвигом. Где-то вода стояла по колено, а дождь все не утихал.

Мы заехали на парковку; я даже ремень безопасности не успела отстегнуть, а Уилсон уже открывал дверь с моей стороны. Вместе мы добрались до родильного отделения и выдохнули, совершенно без сил, но довольные, что справились. Картинки родов в машине и на шоссе не покидали нас все эти три бесконечных часа. Уверена, когда Уилсон сдал меня на руки бойкой блондинке, прямо-таки излучающей профессионализм, то вздохнул с облегчением. Она определила меня в палату, выдала больничную рубашку и пообещала вернуться через минуту.

Уилсон пошел к двери. Глядя, как он уходит, я почувствовала нарастающую панику. Страх придал мне храбрости.

– Ты останешься со мной? – выпалила я, чувствуя, как от стыда за эти слова загорелись щеки. Но я их сказала, и не жалела об этом. Он замер, взявшись за дверную ручку.

– Пожалуйста. – Не знаю, услышал ли он эту мольбу, но я закрыла глаза, чтобы не видеть его реакцию. Боялась, что он отшатнется, отведет взгляд, начнет подбирать отговорки.

Кровать просела, и, распахнув глаза, я увидела его, сидящим на краешке. Его брови слились в одну линию, в глазах плескалась тревога. Но он не дернулся, не отпрянул, не разорвал зрительный контакт.

– Ты уверена?

– Я не смогу одна… я бы не просила… но… у меня… больше никого нет. – Я закусила губу, заставляя себя остановиться, потому что уже готова была его умолять, забыв про всякий стыд. Выражение его лица смягчилось, беспокойство в глазах тоже постепенно исчезло.

– Тогда я останусь. – Он взял меня за руку и крепко сжал. Его ладонь была широкой и прохладной, на кончиках пальцев ощущались мозоли. Облегчение было настолько сильным, что я даже не смогла сразу ответить, боясь, что потеряю самообладание. Я благодарно уцепилась за него обеими рукам. Через несколько глубоких вздохов я прошептала слова благодарности, чувствуя очередной приближающийся спазм.

Прикрепленная ко мне медсестра то приходила, то уходила. Уилсон всегда сидел у изголовья, щадя мои чувства. Он смотрел мне только в глаза, а медсестра проверяла и объявляла, что уже пять сантиметров, шесть, шесть с половиной. А потом все замерло.

– Хотите встать и немного походить? Иногда это помогает, – предложила медсестра где-то через час безрезультатных схваток, которые она замеряла по часам. Ходить мне не хотелось. Только спать. И чтобы ничего этого не было.

– Давай, Блу. Я тебе помогу. Обопрись на меня, – Уилсон помог мне сесть, и с помощью медсестры я натянула еще одну рубашку на спину, как платье, завязав веревочки спереди, чтобы не сверкать голой спиной и тем, что ниже. И мы ходили туда-обратно по коридорам, я в тапочках едва поспевала за его широким шагом. Когда было слишком больно и дрожащие ноги с трудом удерживали меня в вертикальном положении, Уилсон обнимал меня и притягивал к себе, устраивая мою голову у себя на груди, тихонько бормоча что-то успокаивающее, будто стоять вот так в обнимку было самым естественным в мире. И так оно и было. Я цеплялась за его предплечья, дрожа и едва сдерживая стоны, снова и снова шепча слова благодарности. Когда боль немного утихала, и я могла нормально дышать, мы снова отправлялись в путь по коридорам. Когда необходимость отвлечься от этих безостановочных волн боли стала уже невыносимой, я потеребила Уилсона.

– Расскажи мне что-нибудь. Можешь даже пересказать долгий, нудный и пыльный английский том.

– Ого! Том. Экохок, вы выучили новое слово? – Уилсон обхватил меня, когда я почти повисла на нем.

– Мне кажется, это вы меня ему научили, мистер Словарь. – Новый приступ боли прокатился по телу. Только не хныкать.

– «Повелитель мух» устроит?

– Меня устроит пуля в висок, – выдавила я, скрипя зубами от неожиданного приступа, ценя попытки Уилсона отвлечь меня, даже если его выбор литературы был ужасен.

Уилсон рассмеялся, и грудь затряслась под моей щекой.

– Так-так. Слишком реалистично и наводит тоску, да? Дай подумать… пыльные тома… «Айвенго»?

– Ай, Венго? Похоже на фильм для взрослых на русском, – устало съязвила я. Уилсон снова рассмеялся, но вышел скорее фыркающий звук. Сейчас он почти держал меня на весу и выглядел настолько же измотанным, насколько я себя чувствовала.

– Ну давай я тебе расскажу, – предложила я, когда боль немного отпустила и позволила мне отодвинуться от него. – Моя любимая история. Всегда просила Джимми рассказать ее.

– Хорошо. Но давай пойдем назад в комнату и посмотрим, помогли ли все эти прогулки.

– Это сказка про Ваупи…

– Про Вупи Голдберг?

– Очень смешно. Отлично. Обойдемся без индийских имен. Это история о Белом Ястребе, великом охотнике, и девушке с неба. Однажды Белый Ястреб охотился в лесу и обнаружил странный круг на одной полянке. Он спрятался за деревьями и ждал, не мог догадаться, что же оставило такие отметины.

– О! Теперь я знаю, откуда берутся круги на полях, – снова влез Уилсон.

– Эй! Шутить – моя привилегия. Не перебивай. Мне нужно рассказать легенду, пока я вообще могу говорить. – Я смерила его взглядом, и он закрыл рот на воображаемую молнию. – Вскоре Белый Ястреб увидел большую плетеную корзину, спускающуюся с неба. Из нее вышли двенадцать прекрасных девушек и начали танцевать на полянке. Белый Ястреб наблюдал за ними и заметил, что все девушки были красавицами, но младшенькая – милее всех, и он сразу влюбился в нее. Выбежал на полянку в попытке схватить ее, но девушки закричали и забрались обратно в корзину, которая быстро поднялась высоко в небо и исчезла в звездах. Так все повторялось три раза. Белый Ястреб не мог ни есть, ни спать. Он мог думать только о девушке со звезд, в которую влюбился без памяти. Наконец он придумал план. Он превратился в мышку. – Я дотянулась и закрыла Уилсону рот ладошкой, когда он попытался что-то сказать. – Да, он мог превращаться, суперсила такая, понятно? – Уилсон кивнул, но глаза его насмешливо сверкали. Мы добрались до моей палаты, и Уилсон помог мне сесть на кровать. И я сидела, держась за него, чувствуя, как мои внутренности сжимаются и сжимаются, пока слезы не потекли из глаз. Я попробовала говорить сквозь них, цепляясь за руки Уилсона, чувствуя, как давление внутри становится почти невыносимым.