Кунц покачал головой:

— Эти люти, которых фы ищете… Я тумаю, они не стесь. Нет. Они не стесь. Я пы снал.

— В таком раскладе мы вами премного благодарны за ваше время и любезность и пойдем своей дорогой. Здесь, кажется, все сильно заняты, так что мы не смеем больше отнимать у вас время. Идемте, мистер Балтазар, не будем мешать добрым голландцам.

Кунц покачал головой:

— Фы не мошете уехать. Корот сакрыт.

— Закрыт?

— Никому нелься фойти и фыйти. Распоряшение хенерала. Не фпускать, не фыпускать.

— Извиняюсь, ваш-сиясь, нас же только что впустили. Средь бела дня.

— Сакрытие происошло фо фремя фашего припытия. Теперь фы толшны остафаться.

— Ну что ж, — сказал Ханкс с очень легким оттенком раздражения, — должны — сталбыть, останемся. Вкусим радостей Нового Амстердама. Очень аккуратный город. Очень аккуратный.

И уже к Балти:

— Не говорил ли я вам, мистер Балтазар, какой аккуратный народ эти голландцы?

— Фы останетесь тут, ф форте. Фы путете нашими хостями.

— Как это мило с вашей стороны, ваш-сиясь. Благослови вас Господь.

Помещение, куда путников провел караул из четырех солдат, наводило на мысль, что голландцы очень вольно трактуют понятие «хостей». А также на мысль, что хозяева подозревают «хостей» в шпионаже. В этом убеждала не столько скудость обстановки — солома на полу, две табуретки, столик, ведро в углу, — сколько стальные прутья на двери и окнах. Лишь завзятый оптимист мог бы в таких условиях счесть себя «хостем», а не пленником.

— «Разведданные», — буркнул Ханкс, собирая солому в кучку, чтобы усесться поудобнее. — Кому-то тут мозгов не хватает.

— Я только хотел…

— Молчи, я тебя умоляю.

— А что это ты взялся изображать деревенского дурачка?

— Я пытался убедить вице-хенерала, что мы просто два бродячих идиота, а не сборщики разведданных. — Он осмотрелся вокруг. — Похоже, мне это не удалось.

Балти подошел к окну и выглянул. За окном, на плацу форта, шли строевые учения.

— Что это они так суетятся?

— Мы выбрали неудачный момент.

— В каком смысле?

— Видно, полковнику Николсу повезло с погодой на пути из Портсмута. Он уже здесь.

— Что?!

— Кунц и его адъютант трещали об этом, прежде чем ты открыл пасть.

— Ты знаешь голландский язык?

— Эскадра из четырех кораблей под английским флагом замечена в виду острова Блока. Оттуда плыть три-четыре дня, в зависимости от ветра. Поэтому наши хозяева слегка нервничают. Именно поэтому они закрыли город как раз в момент, когда мы так удачно прибыли. Они, кажется, подозревают, что мы как-то связаны с этими английскими кораблями.

— О черт.

— Да уж не ангел.

— И что теперь?

Ханкс оглядел камеру:

— Можно попробовать поймать крысу на ужин. В худшем случае поможет время скоротать.

— А как же Стёйвесант? Почему мы его не увидели?

— Он занят. Помимо английских кораблей, у них еще могауки восстали — вверх по реке, у форта Оранж.

— И что теперь с нами будет?

Ханкс поразмыслил:

— Возможность первая: нас повесят за ноги и будут бить железными прутьями, пока мы не сознаемся. Возможность вторая: нас повесят за шею, и дело с концом. Возможность третья: нас отправят в Голландскую Ост-Индию работать на плантациях. Не самая приятная перспектива.

— Господи!

— Возможность четвертая: нас оставят здесь как заложников. — Он засмеялся. — Вместе с Уолли и Гоффом. Как предсказал капитан Андерхилл. В этом есть определенная ирония, ты не находишь? В том, что мы встретимся с ними именно так? Все зависит от того, что случится, когда прибудет Николс. И в каком настроении сейчас старина Петрус. Думаю, в кислом. Кальвинисты, они такие, даже в удачные дни.

Они посидели в мрачном молчании.

— Балти.

— Что?

— Если нас соберутся пытать, сразу расскажи им все. Выложи без утайки. Не жди.

— Ни в коем случае! Я не выдам тайну врагу. Англичане так не поступают.

— Поверь мне, дорогой друг. Ты заговоришь. Рано или поздно все ломаются. Единственные, кто выдерживает все, — это индейцы. Нет никакой доблести в том, чтобы пойти на виселицу без руки или глаза. Или без яиц.

Балти побелел:

— Они не посмеют! Неужели?

— Еще как посмеют, черт возьми. Поэтому будь умнее. Расскажи им все. А я, если дойдет до этого, оставлю их без развлечения.

— Как?

Ханкс снял сапог и открутил каблук. Внутри была короткая бритва. Он сделал ею жест поперек горла.

— О нет! Не надо! Ханкс! Пожалуйста! Я… мне будет без тебя здесь очень одиноко.

— Если хочешь, я сначала разберусь с тобой.

Балти вздохнул:

— Даже не знаю, что сказать. Мне никто еще не предлагал перерезать горло. В порядке услуги.

— Настоящие друзья познаются в беде, — подмигнул Ханкс.

Они посидели в молчании.

— Знаешь, Ханкс, до того, как ввязаться в эту катастрофу, я мало чего добился в жизни.

— А посмотреть на тебя теперь! Каких вершин ты достиг!

Они расхохотались. Стражники, не привыкшие к такому поведению арестованных, собрались у окна и стали глазеть на них через решетку. Странные люди эти англичане.

Немного погодя Ханкс сказал:

— Ты чуток переменился в лице, когда прощался с девушкой.

— Ну да, это ужасно печальная история. Скажешь, нет?

— А кто отец? Гедеон или Покайся?

— Я пытался выведать. Похоже, она и сама не знает. Бедняжка.

— Скоро узнает. Миссис Андерхилл о ней позаботится. Надо сказать, Благодарне почти не за что благодарить небеса.

— Верно.

— А ты ей сказал про Эдит?

— Эстер. Она уже знала. Небось, ты ей сказал.

— Нет. Женщины, они чувствуют такие вещи.

Они сидели, прислонившись спинами к стенке, и слушали, как форт готовится к войне.

Наконец открылась дверь. Вошел Кунц, а с ним адъютант, который нес поднос с бумагой, чернилами, перьями и толстой книгой в кожаном переплете.

— Что это? — спросил Балти.

— Я принести фам пумаху. Штопы фы могли состафить сфой испофеть. А также Сфятое Писание. На анхлийском ясыке. Тля утешений.

— Послушайте, Кунц, — сказал Балти. — Нам совершенно не в чем исповедоваться. И кроме того, нам незачем утешаться Писанием.