же, как это делалось при жизни ее бабушки. И хотя она до сих пор скорбит по бабушке, кухонные запахи вызывают у нее неприятные, раздражающие воспоминания… Она проходит в ригу. Там, у ящиков с картошкой, стоят Калле и Кати и глядят на поросят, которых на время уборки хлева поместили в большой ларь. Калле изо всех сил хрюкает и захлебывается от смеха. Кати, стоя на цыпочках, пытается заглянуть через край ларя и тоже по мере своих сил хрюкает: серьезно и сосредоточенно. Поросята хрюкают им в ответ.

Ильма проскальзывает мимо, бесшумная, как тень. Дети не замечают ее. Она останавливается в дверях хлева, смотрит на работающих, на спину матери, которая прямо перед ней, и глухо произносит:

— Чем бы я могла помочь?

Мать вздрагивает, быстро, словно испугавшись, оборачивается, но, увидев Ильму, улыбается и спрашивает:

— Скучно стало?

— Нет! — отвечает Ильма, потому что ей действительно не скучно. — Но я тоже могла бы что-нибудь делать…

— Только сюда не ходи, — быстро говорит мать, — здесь грязно!

— Пусть идет поработает! — кричит Март из загона для овец. — Надевай рабочую одежду!

— А где эта одежда? — спрашивает Ильма все так же неторопливо, деловито, даже чуть недовольно — она всегда готова воспринять всерьез любые слова, хотя и не верит, что от нее здесь может быть какая-то польза.

— Кыш! — восклицает мать. — Чтоб я таких разговоров не слышала! У меня… У меня разрыв сердца случится, если я увижу, как моя дорогая невестушка навоз выгребает! — с угрозой произносит она. — И не спорь!

— Гы-гы! У матери будет разрыв сердца! — хохочет Энн.

— Будет! И нечего смеяться! Вы в деревне выросли, привыкли к тяжелой работе, вам не понять, как это трудно для городского ребенка!

— Ха, вот и Оскар захворал, как только его помощь потребовалась! — громко кидает Энн и затем тихо, переводя дух, добавляет: — Оскар — тертый калач…

Однако Малл слышит эти слова.

— У Оскара радикулит! — раздраженно говорит она сверху.

— Ого, и защитница объявилась! Чего же не поболеть! — отвечает ей Энн.

— Ну и что! Взял бы и ты с собой защитницу, что-то она и лица своего не кажет!

Энн мрачнеет и ничего не отвечает. А Малл уже вошла в азарт:

— Да, я буду защищать Оскара и поработаю за него!

— Слышишь, Ильма, какой должна быть настоящая жена! — кричит Март из загона.

Мать, подталкивая Ильму, выбирается с ней во двор:

— Нет-нет-нет, пойдем-ка отсюда, мы только под ногами путаемся! Пойдем, я лучше покажу тебе, как ткать, ты ведь хотела! — И уже с порога поучает Ильмара: — Ты, Ильмар, захватывай поменьше, и передышки делай! Не тягайся с нашими парнями!

В ответ на это Энн и Ильмар хмыкают. Ильмар уже добрался до коровьей подстилки. Ему кажется, что он весьма ловко втыкает вилы в навоз, но всякий раз вилы почему-то застревают и, пока он их высвобождает, на них остаются лишь следы навоза. Ильмар начинает уставать, Энна эта возня Ильмара, разумеется, забавляет. К нему опять возвращается чувство превосходства, которое Малл перед этим начисто из него выбила. Однако это длится недолго. Ильмар прекрасно понимает Энна: тот думает, будто Ильмар стыдится своей неловкости и проклинает эту работу. Но Ильмар совершенно спокойно, будто иначе и быть не может, просит его:

— Послушай, покажи-ка мне, как это делается, а то у меня на вилах ничего не остается! А если и остается, то никак не сбросить!

И Энн сразу же становится доброжелательным и важным, как всегда, когда может кого-то поучить. Правда, сам он никогда не терпел наставлений. Сызмала злился на Марта, когда тот пытался что-нибудь разъяснить ему. Но те, кто действительно хотят научиться чему-то, кто старательно его слушают, вызывают у него симпатию, и он терпеливо принимается втолковывать Ильмару:

— Тут чутье требуется! Если ты будешь со всей силой тащить, да еще из самой середины, то и вилы можешь поломать, начинай с краю… Вилы втыкай наклонно, не отвесно!.. Теперь же, когда поднимешь вилы, смотри, с какого края легче поддается…

16

Урок тканья

Ильма сидит, вернее, облокачивается на высокую скамью перед ткацким станком. Мать стоит рядом с ней, собираясь что-то сказать. Чувствуется, что это ей не легко. Она перекатывает слова во рту, как горячую картошку, и наконец решается:

— Я хочу тебе вот что сказать — женщине не пристало курить!

Ильма не отвечает. Она рассматривает ткацкий станок и украдкой царапает его край.

— Про пожилых я ничего не говорю, пусть делают что хотят, но молодая женщина должна беречь свое здоровье! Ведь дым — это ж яд для ребенка! — Мать говорит так, будто хочет утешить Ильму.

— Может, у нас и не будет детей, — капризно бормочет Ильма, не поднимая глаз.

— Как это не будет? — пугается мать и тут же старается обратить все в шутку. — Вроде бы все у вас на месте, люди еще молодые! — Она выговаривает слова с каким-то напряжением, но бодрым голосом и с радостью на лице.

Ильма очень серьезно смотрит на мать и произносит:

— Я боюсь детей!

Мать жует губами, от неожиданности не зная, что на это ответить, затем говорит:

— То наши детишки, они надоедают тебе! Калле, как волчок заводной, ни минуты не посидит на месте, а Кати все время за тобой бегает!

— Нет, нет, — поспешно восклицает Ильма. — Я сама виновата, у меня со всеми детьми так!

— Свои дети не могут надоесть! Они совсем другие!

— Ну да?.. — неуверенно тянет Ильма.

— Точно-точно, — подтверждает мать. — Когда я еще девушкой была, ой как мне дети не нравились, вякают только, а когда свои пошли, я поняла… С муками носишь — вот и полюбишь…

— Да, а после с ними всю жизнь одни заботы, — тихо, мрачно произносит Ильма.

— Не одни заботы, радости тоже! — говорит мать.

В эту минуту в жилую ригу с отчаянным криком врывается Кати:

— Калле упал с крыши и разбился вдребезги!

Не заметив стоящих у ткацкого станка, она мчится прямо на кухню и зовет неизвестно которую бабушку.

Мать вздрагивает и спешит к хлеву. Ильма в нерешительности делает несколько шагов вслед за нею, но ее опережает Оскар, глаза у него широко раскрыты, на лице злость и досада, он готов наорать на кого угодно, за ним спешит Мийя со страдальческим выражением на лице, следом за нею Кати; потом появляется Эве, она торопится, руки у нее сцеплены под подбородком; она замечает стоящую у станка Ильму, приостанавливается на мгновение, словно раздумывая, кидает на Ильму вопросительно-отчужденный взгляд, от которого Ильма вздрагивает — это как будто ее собственный взгляд, устремленный откуда-то из