– Никто не виноват. Такой раскладец вышел. Судьба! Так что, простите, дорогая тетечка… великодушно… все там будем. Простите!

Она всхлипывает, уродливо растягивает рот, шмыгает носом, вытирает слезы тыльной стороной ладони. Минуту спустя, громко воя, рыдает, стукаясь лбом в мраморную столешницу…

Галка гладит женщину по спине, приговаривая:

– Наденька, перестань! Успокойся! Ну, будь умницей! Ну, моя хорошая! Ее уже не вернешь. Ну, пожалуйста!

Я в который уже раз удивляюсь, насколько Галке легко с людьми, и если бы она расспрашивала свидетелей, те наверняка выложили бы ей гораздо больше…

В прихожей заплаканная наследница, шмыгая носом, крепко обнимает Галку, виснет на ней и целует прямо в губы. Меня передергивает. Я чувствую себя переполненной впечатлениями, измотанной и с трудом выдерживаю долгую сцену прощания.

* * *

– Опять в отключке. Во дает, бляха-муха! – поделился слухач из раскрашенной машины, стаскивая наушники и потягиваясь. – Шабаш!

– Мне б такую житуху, – поддержал его коллега, отрываясь от газеты. – А бабы?

– Свалили!

– Сообщил?

– Ну! Все о’кей! Подхарчиться не мешает. Она теперь не скоро очухается.

Несколько минут в микроавтобусе сосредоточенно жевали. Потом тот, который читал газету, проговорил:

– Зачем она шефу нужна, не знаешь?

– Не знаю! Мне, например, она и даром не нужна! – заржал слухач. – Меня от пьяных баб с души воротит. Спросишь при случае.

– Ага, спросишь. У него спросишь!

– Ладно, кончай базар. Я сосну минуток тридцать-сорок, а ты послушай.

* * *

Мы не торопясь шли вдоль центральной улицы. Несмотря на поздний час – была уже половина одиннадцатого, – народу на улице было много. Никому в этот теплый вечер не хотелось сидеть дома. Улица звучала по-другому, иначе, чем зимой. Шорох шин, шагов, негромкие голоса людей, смех – все это сливалось в глухой ровный гул, разрезаемый вдруг резким звуком автомобильной сирены.

– Вы, кажется, подружились! – невольно в моем голосе прозвучали ревнивые нотки.

– Повезло девке, такое богатство обломилось!

– Я не о богатстве, – сказала я резко. – Я о ней самой. По-моему, она очень мало похожа на учительницу.

– Не скажи. Мою соседку – учительницу русского языка и литературы – вообще за блатную везде принимают. А эта ничего, кажется, своя в доску.

– И все?

– А что еще?

– Она тебе понравилась?

– При чем здесь я?

– Галина!

– Какая разница? Если честно, не очень.

– Почему?

– Откуда я знаю, почему. Может, я ей завидую! – Галка засмеялась. Тон у нее был самый благодушный.

– Я тебя серьезно спрашиваю! – я повысила голос. Я не смогла бы объяснить самой себе, почему мне так… плохо. Я испытывала удивительный дискомфорт, раздражение и тоску.

– Ах, серьезно? Ну, так бы и сказала! – Галка снова засмеялась.

– Я и говорю!

– Босячка она, твоя наследница! – бухает Галка. – Я, конечно, не знаю, какая была покойная генеральша, но эта – просто босячка.

– Покойная генеральша была личность. А почему – босячка?

– Не знаю, почему. Так я чувствую. Можно еще «халявщица» или «хабалка». А «босячка» – это любимое словечко моего папеньки. У него все, кто ему не нравился, были «босяки» и «босячки». Помнишь? Весь двор. А еще «шаромыжники». Это уже сантехники, дворники и слесари, у которых руки не из того места растут.

– Помню! Еще как помню! Сейчас так уже не говорят. Разве что, старшее поколение. Галка… – Я внезапно смолкаю.

– Что?

– Подожди! Подожди, дай сообразить. Дай мысли оформиться.

Галка выжидающе смотрит наменя.

– Кажется, я поняла, в чем дело. Да!

– Что? – выдыхает Галка почти испуганно.

– Галь, ты когда-нибудь задумывалась о том, что каждый человек говорит на своем языке?

– На родном?

– Нет, на языке своего класса, своей социальной группы, понимаешь? На языке, к которому он привык с детства. Можно, правда, поменять статус, получить образование, расширить кругозор, но все равно, в языке останутся словечки, которые выдают его происхождение. Помнишь «Пигмалиона»?

– Это где профессор обучал уличную девушку?

– Почему «уличную»? Элиза Дулитл не была уличной девушкой. Она была просто девушкой с улицы. Две большие разницы. Но не в этом дело. Я недавно встретила вдову профессора Вербицкого, помнишь, они жили в нашем старом доме, на втором этаже? Профессор был такой большой, красивый старик, помнишь? Ходил с палкой, чуть прихрамывал.

– Помню. И что?

– Ты помнишь, как он говорил?

– Как?

– Он говорил «фенумен», с ударением на втором слоге, «виноват-с», «простите великодушно», маму мою называл «милостивая сударыня», а нас – «молодыми барышнями». И еще одно словечко говорил – «реникса»! «Форменная реникса». Помнишь?

– «Реникса»? Не помню! Что такое «реникса»?

– Слово «чепуха», прочитанное как будто по-латыни. Это из рассказа Чехова. Учитель написал на сочинении ученика «чепуха» – по-русски, а тот прочитал как «реникса», по-латыни, и не понял, что это значит.

– И что?

– А то! А Сеню из первой квартиры помнишь? – воодушевленно продолжала я. – Он в доках работал. Сеня говорил «е-мое», «ехай сюда», «елы-палы», «калэмэнэ». Однажды у него болел ребенок, он пришел к маме за консультацией и рассказал, что «у малого дно подорвало – срет и срет без продыху кажинный день, уже цельную неделю»! А гражданин мира Юра Швальбе! У него речь вообще воляпюк. «Шлемазл», «о’кей», «поц», «крейзи», «булшит» от зубов отскакивают. А возьми твоего Павлушу! Ты обращала внимание, как он говорит? «Юзер», «комп», «апгрэйдать» или… «программа глючит»! Типичный профессиональный сленг. Или актриса Элла, например! Она сказала мне тогда: «Я продрогла!» Я этого слова лет двадцать не слышала! Говорят «мне холодно» или «колотун». Мой дядька, например, говорил «зусман». «Зусман как на псарне!» А ты как бы сказала?

– Я? – Галка задумывается. – Я бы сказала – замерзла, как последняя собака!

– Вот видишь! А Элла сказала «продрогла» или «озябла»… Не помню точно. Эти слова сочетаются с такими, как «дружочек», «кофеечек» – тоже из ее лексикона, понимаешь? В нашем вузе был преподаватель истории, умница, диссертацию писал, работоголик, родом из какого-то маленького городка, из простой, видимо, семьи. Он говорил «пинжак», «ложить» и «электрическая ризетка». И годы учебы не помогли. А один депутат в тэвэ все время говорил «преригатива». Раз десять повторил. Отпад полный! А возьми братков! «Забить стрелку», «конкретно», «наехать», «о чем базар», «в натуре» и «по жизни».