Люди Каруцкого преследовали не только шпионов и диверсантов, но были также на страже социалистической собственности. С 1 августа 1935 г. по 1 марта 1936 г. только в системе «Заготзерно» было вскрыто и ликвидировано 50 «хищнических» групп (осуждено по ним 383 чел.), а ещё 35 человек оказались осуждены по одиночным делам. Борьбу с бесчисленными расхитителями и вредителями были призваны оттенять политические процессы над хозяйственными руководителями.

Благодарным местом для приложения чекистских усилий являлся Кузбасс, где пренебрежение к охране труда выливалось в устрашающую статистику происшествий: за 1934 г. по Кузбассу зафиксировано свыше 17 тыс. несчастных случаев, в том числе 192 со смертельным исходом, а за первый квартал 1935 г. — более 4 тыс. травм и 49 смертей. Особенно опасными были две шахты в Анжеро-Судженске, имевшие номера 1–6 и 9-15. Масса несчастных случаев происходила из-за того, что лавы крепились сырым и неошкуренным лесом, который под землёй стремительно сгнивал. Постоянные аресты специалистов исправно терроризировали оставшихся на свободе, но количество происшествий не уменьшалось.

Среди проведённых Каруцким крупных процессов были и «диверсионные», и «шпионские». 10 человек осудили за создание в феврале 1935 г. «диверсионной группы» на Киселёвском руднике: трое из них пошли под расстрел за попытку поджечь магазин, чтобы-де вызвать возмущение рабочих срывом снабжения. Пятерых человек осудили (на срок от двух до 10 лет) за диверсии на Беловском цинковом заводе: дескать, неправильно составили шихту, сожгли электромотор, а плавильную печь хотели взорвать динамитом… В феврале-марте 1936 г. было арестовано десять «вредителей» в области рудничного транспорта — начиная от начальника транспортного отдела Кузбассугля М. Кондрова и ниже. 11 апреля 1936 г. бюро крайкома ВКП(б) по докладу Каруцкого «о внутрикопейском транспорте Кузбасса» постановило широко осветить ход судебного процесса в Прокопьевске над «вредительско-саботажнической группой работников транспорта Кузбассугля».

Выездная сессия Военной коллегии Верховного Суда СССР 29 марта 1936 г. в Новосибирске рассмотрела 28-томное дело руководителей Томской железной дороги, которые обвинялись в том, что были завербованы для шпионской и диверсионной работы «агентами одной иностранной разведки». Заместитель начальника службы пути К. К. Клочков, начальники отделов службы пути М. Э. Медзыховский (тот самый незадачливый «подрывник» моста через Сунгари) и В. Ю. Мариенгоф оговорили себя и других, но жизни не вымолили и были приговорены к расстрелу. Ещё пять человек оказались отправлены в лагеря. Один из рядовых участников «организации» дорожный мастер Ф. М. Сайчук в период реабилитации показал, что начальник отделения ДТО Григорий Вяткин «принудил меня признать это и подписал я обвинение после того как он мне пистолетом или, точнее, наганом выбил зубы»[180].

Тогда же в Новосибирском молмясотресте была разоблачена «антисоветская группировка» из шести человек во главе с самим директором треста. В июле 1936 г. за антисоветскую пропаганду осудили трёх новосибирских литераторов (одновременно же был освобождён «ввиду его болезни — паралича левой половины тела и старческого слабоумия») арестованный тремя месяцами ранее отбывавший ссылку в Томске поэт Н. А. Клюев, привлечённый как участник «церковной контрреволюционной группировки»[181].

Много хлопот доставляли школьники, часть явных политических преступлений которых чекистам приходилось, скрепя сердце, переквалифицировать в итоге на статью о хулиганстве. Вот примеры только по Барнаулу. Ученик 7-го класса школы № 22 Г. П. Кольцов, разорвавший осенью 1935 г. перед группой учащихся портрет Ленина, был арестован чекистами и привлечён по ст. 74 УК, каравшей за хулиганство. В январе 1936 г. была арестована ученица 10-й барнаульской школы Киселёва (дочь учительницы), которая в течение последней недели 1935 г. распространяла в школе «контрреволюционный нелегальный» журнал «Не сдадимся»».

В том же январе 1936 г. к судебной ответственности были привлечены ученики 2-й неполной средней школы братья Александр и Иван Репины: 17-летний Александр — за порчу портретов вождей, а ученик 4-го класса Иван — за попытку сорвать траурное заседание памяти Ленина, с которого по его громкому призыву убежало более 15 учеников. В конце 1936 г. горотдел НКВД вёл расследование по делам учащихся школы № 5 Карпова и Неразик, изорвавших сталинский портрет[182].

В середине 30-х годов продолжались внесудебные репрессии против крестьянства, хотя и более скромных масштабах. В 1935 г. партийные власти края добились от Москвы разрешения выслать в северные районы около тысячи семей «единоличников, саботирующих сев» и замеченных в «саботаже хлебосдачи»: в мае выслали 2.615 человек, примерно столько же — в октябре. Тогда же в Нарым были высланы сотни евангельских христиан. В начале 1936 г. из Горного Алтая было выселено в Казахстан свыше 300 «байско-кулацких и бандитских семей».

Фабриковались и политические дела против ссыльных. По распоряжению руководства НКВД (как показал на следствии бывший начальник СПО И. А. Жабрев) замначальника ЭКО Д. Д. Гречухин организовал провокацию среди спецпереселенцев в Прокопьевске: с помощью «ввода официального сотрудника активизировал… локальные группы» и так добился вскрытия крупной «контрреволюционной организации»[183].

Но по сравнению с делами Алексеева всё это и в самом деле выглядело относительно скромно. Отметим, что в начале 1935 г. Каруцкий вполне разумно ходатайствовал перед Ягодой о том, что нарымских ссыльных крестьян, чьи посевы осенью пострадали от заморозков, нужно полностью освободить от сельхозналога и госпоставок зерна и картофеля, иначе хозяйство неокрепших «неуставных артелей» будет совсем подорвано. Руководство ГУЛАГа в основном поддержало Каруцкого, направив в правительство просьбу освободить нарымчан от сельхозналога и госпоставок картофеля[184].

В Новосибирске, в результате закрытия церквей, постоянных арестов и высылок, среди местной религиозной общины насчитывалось много нищих и юродивых, среди которых выделялся бывший епископ Е. Н. Лапин, который нищенствовал в течение ряда лет. А дьякон Покровской церкви А. А. Топорков считался монашками из своего окружения святым и, когда он заходил в церковь, ему омывали ноги, чтобы потом раздать эту воду верующим как целебную.

Постоянно власти получали известия о появлении в том или ином районе так называемых «святых писем». В ходе разработки агентурного дела «Последователи» в 1936–1937 гг. чекистами Болотнинского района ЗСК было выяснено, что в двух школах Болотного были найдены религиозные листовки, а дочь баптистского проповедника В. С. Попиначенко в школе отказалась петь «Интернационал»[185].