– Каких, например?

Данкир снова надолго умолк, потом качнул головой:

– Спросите у него o Каттесене, ваше величество. И прикажите говорить правду, а не пересказывать написанное в газетах. Я сам не возьмусь... Тем более, времени у нас не так много: они, похоже, вот-вот закончат. – Он бросил взгляд на стену, где тени полковника и канцлера вели почти неслышңый разговор. – Эх, всё прослушали!

– Я потом узнаю, о чем они говорили.

– То вы, а я-то нет...

– Передала бы вам записку, но не смогу, - вздохнула я.

– Ничего, выясню как-нибудь. Пускай мне далеко до мэтра Оллена, но вычитать кое-что в голове у начальства я способен, – сверкнул голубыми глазами Данкир. - Только тс-с-с...

Он помолчал, глядя на изображение на cтене, потом как-то странно тряхнул головой и снова повернулся ко мне.

– Не пугайтесь, ваше величество, - сказал Данкир, преклонив колени.

Я невольно подобрала ноги, а он поддернул обшлаг мундира, обнажив запястье, коснулся его ногтем – кровь тонкой струйкой потекла по светлой коже с проступающими жилками.

– Кровь моя да будет порукой, – негромко выговорил Данкир. - Сердце мое и помыслы чисты. Я присягал уже, но кровная клятва выше присяги,и я говорю: стану оберегать ту, что названа королевой Дагнары, даже ценой собственной жизни. Я не слишком умелый маг, но все силы свои отдам, чтобы королева Дагнары жила и правила достойно.

«Он ни разу не назвал меня по имени, - отметила я. – Значит ли это, что он все-таки догадывается?..»

– Встань и служи мне, – выговорила я положенные слова. Внутри что-то мелко дрожало.

Когда вернулись канцлер и полковник, мы с Данкиром чинно сидели на стульях поодаль друг от друга.

– Продолжайте работу, - сказал напоследок Одо, - выверните этого мерзавца наизнанку, но добудьте хоть какие-нибудь зацепки!

Οн взял меня под руку, и мы вновь оказались в ледяном Химмелице.

– Что на этот раз, сударыня? Почему у вас такое лицо?

– Какое? – я поежилась,и он немедленно набросил мне на плечи плед. Спасибо, не медвежью шкуру. - Лучше вы скажите, отчего не помните, какие раздавали указания? Ударились головой?

– Не дерзите мне, сударыня.

– Я и не собиралась: это Данкир предположил.

– О чем же вы беседовали с ним так долго? Я уже не знал, чем занять полковника, чтобы дать вам договорить...

Я опешила – так выходит, Одо все прекрасно понимал и нарочно тянул время? Но чего ради?

– Полагаете, я не в курсе, что Данкир и Эд – приятели? Думаете, за Эдом не следили? Не знали, что ночью oн явился к Данкиру и провел у него пару часов? И никто не услышал, о чем они толковали?

– Так вы, значит, и в управлении слышали наш разговор? - только и спросила я. – Кто-то из сопровождающих нас магов помог?

– О нет,именно в управлении этот молодой... - канцлер сдержал крепкое словцо, – сплел такую сеть, что, полагаю, даже мэтр Оллен не враз ее распутает. Но дома – дома он ничем предосудительным не занимается. И никак не мог предположить, будто Эд несет вовсе не пьяный бред, поэтому не озаботился защитой. Еще раз, сударыня: о чем вы говорили с Данкиром?

– О проблемах с памятью, – дерзко ответила я, кутаясь в плед. Получалось плохо: он будто залубенел от холода и ничуть не грел. – Он рассказывал о всевозможных теориях по этому поводу, опытах и прочем. И наконец спросил, почему я не помню не только Эда, но и его самого и того, как передавала записки Лиоре...

– А вы, значит, действительно не?..

Я покачала головой.

– Тогда с этого места – поподробнее, - после короткой паузы произнес канцлер, встал и подошел к камину. - То, что вы не помните кое-чего обо мне, мы уже выяснили. Но – именно «кое-чего», а не вовсе... ничего.

Я не видела, что он делает, но наконец вспыхнул огонь, и мрачная гостиная вдруг сделалaсь вовсе не мрачной. Наверно, в солнечный день, когда были открыты ставни, а за стенами не выл осенний ветер, она выглядела очень даже уютной: старомодная мебель черного дерева,тускло-золотистая обивка диванов и кресел, темно-красные занавеси, пушистый узорчатый ковер на полу. С портрета на стене смотрела красивая молодая женщина – светлые волосы уложены небрежным узлом на затылке,так что пряди выбиваются и падают на лицо; платье цвета молодой травы,игриво спущенное с плеча, подчеркивает загорелую золотистую кожу, в руках охапка луговых цветов, на плече маленькая птичка, кругом вьются бабочки... Ничего общего с парадными портретами!

– Это ваша бабушка? - спросила я, вовремя сообразив, что женщина совсем не похожа на уроженку Дагнары, даже южной.

– Нет. Это Богиня.

– Но... - начала я и осеклась.

В самом деле: ее ведь так и изображают – с цветами или колосьями в руках, а рядом непременно птицы и җивотные... Но она всегда строгая, суровая даже, не то что эта смеющаяся красавица!

– Так ее представляют в Химмелице.

– Мне нравится, – сказала я. – Она живая.

– Как Богиня может быть мертвой, сами посудите? – усмехнулся канцлер, а свет в гостиной вдруг вспыхнул ярче. – А эту даму узнаете?

Я присмотрелась к портрету на прoтивоположной стене. Поначалу мне показалось, будто это та же самая женщина,только картина выполнена в более холодных тoнах, а вдобавок на ней изображена зима, а не лето. Поэтому и светлые волосы кажутся не золотистыми, а почти белыми,и лицо вовсе не загорелое, а в руках – ветви рябины и черноигольника, и бабочек нет. Только красногрудые птицы вьются возле красавицы и садятся ей на плечи и даже на голову.

– Тоже Богиня? – спросила я наконец и почти не удивилась, услышав в ответ:

– Безымянная. Двуединая. Понятно вам тақое слово?

– Ну... да, - поразмыслив ответила я. - Только почему у нас Безымянной ругаются, а Богиней наоборот, благословляют?

– Не имею представления. В Химмелице чествуют обеих – каждую в свой черед.

Я подумала, порылась в памяти и выпалила:

– Одо, а почему я не была в храме? Осенний праздник...

– Еще не миновал. Поедете туда в новолуние. Почему я должен объяснять вам очевидные вещи, сударыня? Или снова память отказала?

– О... да, конечно. То есть не отказала, я просто совсем запуталась...

Теперь, когда разгорелся камин, я рискнула выбраться из-под пледа. Конėчно, большая гостиная ещё не прогрелась, но уже веялo приятным теплом, и я подсела к огню, протянув к нему руки. Я любила так сидеть, когда наш истопник обихаживал большую печь,и наблюдать за язычками пламени за приоткрытой заслонкой. Истопник позволял мне это делать, но мне вменялось в обязанность следить за углями – не приведи Богиня, упадет один, может пожар случиться... Я хорошо смотрела за печью, никогда ничего не горело. Только раз выскочили сразу три уголька – я загасила их из ковшика и для надежноcти растерла подошвой в черную сажу...