Царь Рамсес был не прав лишь в одном: ему не следовало обвинять всех своих предшественников в пренебрежении к предкам. За полтора века до него фараон Тутмос III Менхеперра нашел храм Птаха в Фивах в жалком состоянии, недостойном такого великого бога. Кирпичные стены пришли в негодность, колонны и деревянные двери развалились. Фараон приказал отстроить храм заново, начиная с фундамента. Стены возвели из прекрасного белого песчаника, храмовую ограду укрепили так, чтобы она могла простоять вечно, новые двери сделали из сосны, а засовы и петли – из азиатской меди. «Никогда ничего подобного не было сотворено до меня, – говорит фараон, разделяя заблуждение, столь милое сердцу любого египтянина. – При мне он стал больше, чем был раньше. Золотом горных земель украсил я его великое жилище, наполнив его вазами из золота, серебра и всевозможных драгоценных камней, одеяниями из белого льна, благовонными мазями, чтобы дать ему радость на празднествах в начале сезона, которые совершаются в его святилище… Я наполнил его храм всякими превосходными вещами, прислал быков, птицу, смолы и вина, подарки и овощи, когда возвратился с гор Речену».

Но даже после того, как царь осыпал богов щедрыми дарами, восстановил старые святилища и построил новые из самых лучших и редких материалов, работа его не была завершена. Ему предстояло проследить за тем, как будут исполняться его повеления, а по окончании работ провести обряд освящения храма и передать его во власть богов.

Для этого ему нужно было разбросать вокруг себя зерна бесена, двенадцать раз ударить в дверь храма своим жезлом, освятить наос огнем, а затем обежать вокруг храма, держа в каждой руке по сосуду, или в некоторых случаях в одной руке – весло, а в другой – угольник, каким пользуются зодчие. Иногда рядом с царем гнали священного быка Аписа. Помимо этого, царю приходилось участвовать в некоторых больших религиозных торжествах. Во время великого праздника Опета ему полагалось появляться на священной барке длиной свыше ста локтей, которую вели на буксире от Карнака до Луксора. Не меньшей популярностью пользовалось празднество в честь бога Мина в начале сезона шему, когда царь должен был сам срезать сноп пшеницы бедет. В отличие от других правителей Рамсес III никак не мог передать эту обязанность никому другому, поскольку празднество совпадало с днем его восшествия на престол. Когда эфиоп Пианхи начал завоевание Египта, сначала он отпраздновал Новый год у себя в Напате. Прибыв в Фивы в день великого плавания Амона, он сопровождал ладью бога. Начиная с этого дня в жизни Пианхи постоянно чередовались сражения и церемонии, пока он наконец не одержал окончательную победу. К жителям Мемфиса он обратился с такими словами: «Не запирайся, не сражайся, древнее пристанище Шу. Пусть входит входящий и пусть выходит выходящий, пусть не задерживается идущий. Принесу я жертву Птаху и богам Белой Стены (Мемфиса). Почту я Сокара в таинственном обиталище его. Я буду созерцать его, «находящегося к югу от своей стены» (Птаха). И я смогу уплыть оттуда с миром, не принесу я горя Белой Стене, так что даже ребенок не заплачет там. Взгляните на номы юга: не был там убит ни один человек, кроме нечестивцев, говоривших дурное против бога». Взяв Мемфис, он совершил обряд очищения города солью и благовониями, совершил все церемонии, которые полагалось совершать фараону, вошел в храм и поднес отцу своему Птаху, «находящемуся к югу от своей стены», богатые дары.

Подобные церемонии повторились вскоре в Оне. После различных предварительных обрядов, которые позволили бы ему достойно войти в святая святых, получив благословение великого жреца и выслушав молитву, охраняющую царя от врагов, Пианхи взошел по ступеням большой террасы, чтобы увидеть Ра в его святилище – Пирамидионе (храм бога солнца Ра в Оне). Он сам отодвинул засовы, распахнул створки дверей и узрел божественного отца своего, ладью Ра и ладью Атума. Затем он вновь затворил двери, наложил на замок ком глины и запечатал святилище царской печатью, после чего жрецы простерлись перед фараоном и пожелали ему долгой жизни и благоденствия.

Пианхи желал показать египтянам, что он так же набожен и так же чтит древние обычаи, как они. Однако здесь Рамсесиды опережали его во всех отношениях. Не было случая, чтобы, проходя по городу, они не зашли в храм поклониться богам. Фараон прежних времен всюду чувствовал себя как дома, потому что, куда бы он ни отправился, всюду видел он изображения себя, подносящего богам воду, вино, молоко, статуэтки богини или воскуривающего на их алтарях благовонные масла. Больше того, Рамсес I и его сын Сети I, прежде чем взойти на трон, были верховными жрецами Сета и участвовали в отправлении культов барана в Мендесе и богини-змеи Уаджет, которая почиталась в их родном городе и в соседних номах. В начале своего царствования Рамсес II принял сан верховного жреца Амона, хотя очень скоро юный фараон, любитель наслаждений, страстный охотник и смелый воитель, с радостью уступил свои обременительные и скучные жреческие обязанности одному из высших религиозных сановников. Тем не менее он, как и его предшественники и преемники, очень добросовестно относился к исполнению своего долга по отношению к богам. Только такой ценой – безусловно, ценой весьма высокой – мог он обеспечить мир и спокойствие в своей стране. И потому во времена Рамсеса Великого простой люд был в целом доволен своей участью, а правитель мог не опасаться серьезного мятежа; те же, кто имел достаточно сил, чтобы нарушить установленный порядок, предпочитали его поддерживать, ибо никому не было выгодно ссориться с правителем, которому благоволят великие боги.

Пробуждение царя ото сна, вероятно, было связано с целым рядом сложных церемоний. Один из высших сановников, Птахмос, рассказывает, что каждый день он вставал вместе с солнцем, чтобы первым поприветствовать своего повелителя. К сожалению, мне не известно ни одно изображение утреннего выхода царя, но в гробнице Птахотепа мы можем видеть, каким образом происходил утренний туалет знатного вельможи: цирюльник, мастера маникюра и педикюра хлопочут над ним, вокруг собрались вся семья и слуги. Надо полагать, фараону уделяли не меньше внимания.

Царский наряд не просто превосходил роскошью одеяния номархов, высоких вельмож и военачальников – он должен был подчеркивать божественную сущность его величества. Фараон никогда не появлялся с непокрытой головой и даже в семейном кругу носил парик. Волосы он стриг коротко, чтобы носить разные головные уборы, самый простой из которых – круглый парик, завязанный узлом сзади и со спускавшимися по бокам свободными концами. Его венчала диадема, обвитая золотым уреем – священной коброй с раздутым капюшоном, – поднимавшимся над серединой лба царя. Парадными головными уборами были короны юга и севера, а также двойная корона. Первая представляла собой что-то вроде высокого колпака, по форме напоминающего кеглю, вторая походила на удлиненную ступку с прямой стрелкой позади, от основания которой вверх отходила металлическая лента, закругленная на конце. Двойная корона содержала элементы обеих. Кроме того, фараон охотно надевал, особенно во время военных парадов и на войне, изысканный и простой голубой шлем с уреями и двумя лентами на затылке.

И короны и шлем надевали прямо на голову, без парика. Немее (специальный царский платок) был достаточно велик, чтобы прикрыть круглый парик. Это был просто кусок белой ткани с красными полосками, который закрывал лоб и завязывался на затылке, сзади большим треугольником свисая до середины спины. Иногда царь надевал готовый немее, который крепился на голове золотым обручем, одновременно служившим основанием для надевавшейся поверх платка двойной короны, короны юга или короны севера. Иногда немес венчали два длинных пера или убор под названием атеф – корона Верхнего Египта с двумя перьями, помещенными на рогах барана со сверкающим золотым диском посередине и двумя уреями, увенчанными такими же золотыми дисками, по бокам. Совершенно очевидно, что подобные головные уборы могли использоваться только во время таких церемоний, когда фараон должен был сидеть неподвижно.