— Я Али, Императрица Эльфов. Я сотворила портал в Асгард, чтобы магия Хель воскресила вас, — она глянула на меня. — Это Гэлин, величайший колдун в мире.

Один нахмурился.

— А сам он говорить не может?

Али прочистила горло.

— Он отдал свой голос… свою магию… в обмен на знания из Источника Мимира.

— Аааа… — глаз Одина блеснул, пока он изучал меня. — Конечно. Я помню.

Я в изумлении смотрел, как Тор уводит Хель прочь, а боги принимаются за работу по оживлению мира.

Когда-то я верил, что нет ничего важнее богов и судьбы. Что самое важное — это обращение Рагнарёка вспять, возвращение мира к жизни. Пробуждение богов ото сна. Теперь я бы отправил их всех обратно в могилы, чтобы уберечь Али.

Я бы жил в застывшем Хельхейме, если бы это означало, что по ночам она будет греть мою постель.

Глава 42. Али

Мы с Гэлином ехали вдоль берега реки Чарльз. Он нашёл машину тысячелетней давности, ржавевшую в гараже, и мы привели её в порядок с помощью магии.

Теперь, глядя на солнце, искрившее на воде, я вновь вспомнила, как сильно изменились Бостон и Кембридж после возвращения богов. Снег растаял, холодные ветра сменились тёплым солнцем. Местами уже росла зелёная трава.

Один снял проклятье, создавшее драугов. Они все снова ожили. Кембридж внезапно переполнился молодыми людьми. Я помогала Гэлину и Верховным Эльфам накормить всех и дать им кров над головой, и это было весьма здорово.

— Алло? Тест, тест, — прогремел голос откуда-то из машины. Я не сразу сообразила, что это радио. — Тест. Тест. Раз, два, три, — последовала пауза, затем мужчина сказал: — Ребят, кажется, работает.

— Гэлин, — позвала я. — Должно быть, кто-то из людей вновь ожил. Они завораживающие, правда? И они заставляют старые технологии работать.

Прежде чем я успела продолжить, самая изумительная музыка заполнила машину. Эту песню я никогда прежде не слышала и была очарована ей, пока та не закончилась.

Я ждала следующую композицию, но теперь голос говорил о том, как здорово вернуться после завершения Рагнарёка. Гэлин покрутил колёсико настроек, и голос стих.

Я повернулась к нему, и моё сердце переполнилось восторгом. Гэлин свернул и остановил машину, чтобы мы смогли полюбоваться ошеломительным закатом над рекой. Он откинулся на сиденье, и взгляд, которым он меня наградил, говорил о том, что он хотел делать со мной весьма грязные вещи.

— Эта песня была классной. Ты слышал слова? Всё про то, чтобы не позволить сокрушить тебя. Если ты падаешь, спотыкаешься, то поднимаешься обратно на ноги. Гэлин, это похоже на то, что случилось с нами. Я правда думала, что ты меня бросил. Когда я проснулась и увидела записку, написанную твоим почерком, я думала, что ты ушёл. Я думала, что без связи наречённых ты ничего не чувствуешь. Я никогда так не расстраивалась. Но знаешь что? Я не сдалась, — на мои глаза навернулись слёзы. — Я увидела тебя и знала, что не должна терять надежду. Если жизнь сокрушает тебя, надо бороться, — я смахнула слезу. — Вот что значит эта песня. Продолжай идти вперёд.

Гэлин кивнул, и на его лице играла забавляющаяся улыбка. У меня возникло лёгкое подозрение, что он считал меня нелепой, но всё равно любил.

— Ты знаешь, что это за песня? Как она называется?

На его лице появилось обречённое выражение. Он поднял блокнот и написал там что-то, затем передал его мне.

Я нахмурилась. Название не имело смысла.

— Ты уверен, что это так?

Гэлин активно закивал, и его губы всё ещё изгибались в улыбке.

Я в неверии покачала головой. Люди тысячелетней давности были реально странными.

— У тебя есть эта песня в коллекции пластинок?

Его лицо выражало мучительную боль, будто я только что предложила ему попробовать мой салат, состоящий из солёных огурцов и майонеза. Но он медленно кивнул.

— Да! — я широко улыбнулась. Я определённо ещё много раз послушаю Tubthumping в исполнении Chumbawamba, когда мы вернёмся домой2.

Солнце опускалось ниже по небу. Мне хотелось навеки остаться в Мидгарде, но скоро надо было возвращаться в Ванахейм.

Когда бы я ни вернулась, Свегде будет ждать меня с новостями о скоте и посевах.

Гэлин написал в своём блокноте: «Как дела у Бартоля?»

Я нахмурилась.

— На удивление хорошо, учитывая то, через что он прошёл. Он открывает в Мидгарде ночной клуб под названием «В Хельхейм и обратно», — я вздохнула. — Гэлин? Ты скучаешь по своему голосу?

Он покачал головой, затем принялся писать в блокноте. Я заглянула через его плечо, читая.

«С первого дня, когда мы встретились в темнице Цитадели, и даже когда ты спасла меня от нокка… из-за твоего ужасного вкуса в музыке и вопреки ему… я был твоим. Связь наречённых не имеет значения, судьба не имеет значения. Мой голос и магия не имеют значения. Мы принадлежим друг другу.

И я не был целым, пока не встретил тебя.

Когда мы воскресили богов, когда ты прижала ладонь к моей груди и направила мою любовь в своё сердце, я почувствовал себя как никогда идеально целым. Меня переполнила любовь, и это случилось благодаря тебе.

К счастью, мне не нужен голос, чтобы заставить тебя дрожать от удовольствия и царапать мою спину ногтями. Мне не нужен мой голос, когда я способен заставить тебя раз за разом кричать моё имя. И я планирую посвятить остаток своих дней именно этому».

Мои глаза затуманились, и я улыбнулась ему. Этот листок бумаги я точно сохраню.

Гэлин, как и все великие воины, знал, что когда жизнь выбивает из тебя всё дерьмо, нельзя сдаваться. И вот почему мы принадлежали друг другу.

Эпилог. Свегде

Я шагнул из портала в Вальгаллу, не зная, чего ожидать. Али говорила мне, что валькирии дикие, но одни лишь масштабы грязи и разрушения превосходили все ожидания.

Посреди огромного мраморного зала они выскребли яму для костровища. В одном углу виднелись выпотрошенные туши четырёх оленей, рядом с огнём стояла громадная дубовая бочка; должно быть, это медовуха, которую упоминала Али.

По краям зала и в арках сновали слуги, наводившие порядок и относившие еду богам. Большая часть зала блестела золотом и полированным мрамором, лучи солнца освещали комнату. Похоже, магия Хель воскресила не только богов в Вальгалле, но и всех живых слуг.

Вот только никто из них не подходил к костровищу валькирий, и это был единственный островок грязи в этом мире. Я полагал, что слуги ужасно боялись валькирий.

Растерявшись, я присел на пенёк, оставленный кем-то у ямы для