При виде просторного, богато украшенного шатра, перевозимого на широкой повозке, что тянет десятка два быков, у меня прямо сердце забилось радостно-радостно, часто-часто! Ведь не иначе как ханский шатер, потому и посреди тургаудов следует!

– Стрелы перед собой в снег воткните. Но пока повозка с нами не поравняется, молчим, не высовываемся!

Минуты волнительного ожидания в очередной раз изматывают, но вместе с ним я испытываю и мрачное удовлетворение. Со слов единственного взятого с боя разведчика, головной тумен ведет чингизид Бури – даже не внук, а правнук Чингисхана. Не иначе как на погибель себе ведет, а коли сегодня и уцелеет, пронские леса запомнятся ему надолго…

– Приготовились.

Моя негромкая команда разносится по рядам воев, следуя к Кречету, в этот раз уступившему мне старшинство. Дождавшись, когда в центре отряда, укрывающегося за деревьями, упреждающе вскинет руку Микула, я легко встряхнул плечами, словно сбрасывая с себя лишнюю тяжесть, и, неспешно выпрямившись, развернулся к реке левым боком, привычно расставив ноги на ширине плеч. Вскинув лук, одновременно с тем натягиваю тетиву с наложенной на нее стрелой с граненым наконечником и прицеливаюсь по неспешно ползущему по льду Прони ханскому шатру, интуитивно выбрав нужное упреждение – чуть ниже и правее его остроконечной маковки.

– Давай!

Срывается в воздух моя стрела, полетев в сторону реки, а следом за ней из чащи, раскинувшейся на высоком берегу, вылетает смертоносный рой еще из полутора сотен бронебойных! Спустя всего секунду убийственный град врезался в плотную массу всадников, окруживших шатер, а стрелы моего десятка пробивают его полог!

Испуганные крики, и крики боли, и зов о помощи, и призывы защитить темника, рев и ржание лошадей… Все это в одно мгновение сливается в какой-то чудовищный гвалт, повисший над рекой! Но только монголы принялись спешно перехватывать щиты из-за спин, стремясь защитить грудь, и только бросились верные нукеры к шатру, надеясь даже собственными телами закрыть чингизида, как в спину им ударил залп из полсотни арбалетных болтов, вылетевших из леса уже с противоположного берега! А спустя всего удар сердца сверху на тургаудов обрушился уже второй заряд оперенной смерти…

Каждый из нас успел отправить в полет по три стрелы, прежде чем монголы смогли закрыться щитами и ворваться в шатер, но последовавший за ним страшный, испуганный вопль, в котором слились и отчаяние, и гнев, и страх, известил меня об успехе главной нашей миссии! Тратить остаток стрел, большинство которых вопьется уже в щиты, я решил нецелесообразным. И так на лед Прони пало уж точно не менее полутора сотен тургаудов! Правда, это считая и потери от обоих залпов арбалетчиков, но все же…

– Уходим! Уходим быстрее!

Я прижал к губам собственный рог – и над рекой раздался его резкий звук, упреждающий ельчан, чтобы они отступали. Но думаю, его надолго запомнят и монголы, ибо голос рога был словно боевой клич! Клич, известивший врага, что ему не будет покоя на Русской земле, что справедливое воздаяние, смерть придет за любым из них – и в любой миг!

…При воспоминаниях о нападении на ханских телохранителей мои губы сами собой сложились в самодовольную улыбку. Да, ловко у нас получилось с убийством Бури и более полутора сотен отборных тургаудов! А уж какой резонанс это вызвало у поганых – ух! Да они теперь каждый кустик проверяют по пути, не то что лесные массивы! В последних же на время движения тумена выставляется теперь полноценное оцепление вдоль реки, и это, безусловно, также тормозит врага. Причем проверяют уже оба берега Прони!

Между тем, как позже выяснилось, в роковой для темника Бури день со стороны низкого берега, откуда вышли на позицию ельчане, враг даже не пытался провести разведку! Привыкли поганые, что ранее мы били по следующему по льду тумену именно с высокого…

Рядом на точно таком же еловом ложе заворочался Микула, вызвав невольную улыбку на моих губах. Северянин, дружище… Мы крепко сблизились с Микулой, сильным, смелым и одновременно с тем очень добрым, надежным и отзывчивым русичем, настоящим богатырем из былин. На него можно положиться как на самого себя, да нет, как кажется, даже на себя так не положишься! Ратник с лучшей стороны проявил себя в схватках, перехватывая управление боем в нужный момент и сражаясь с татарами с беспримерной отвагой, а в быту добродушный и улыбчивый ельчанин поддерживал меня даже тогда, когда я косячил, по меркам других. Такое ощущение, что в этом мире я обрел родного старшего брата, коего у меня не было в настоящем – там-то я был единственным ребенком в семье…

К слову, родного брата Егора я так и не встретил, так как Ратмира забрали в дружину Юрия Ингваревича, и в начавшейся круговерти формирования отряда прикрытия он не попал в рязанскую полусотню. А я просто забыл о нем, точнее, так и не вспомнил, покуда основная рать уже не ушла… Соратники же промолчали, поняв мое поведение как нежелание брать брата на предстоящее нам рисковое, можно сказать, даже гибельное дело. Немного подумав, я согласился с этой точкой зрения: пусть у матери Егора уцелеет хотя бы один ее настоящий сын… Ну, или получит лишний шанс уцелеть.

Соратники… Как человек, до самых университетских времен не встретивший настоящих друзей, кому можно довериться в любой ситуации – и на кого можно положиться пусть даже в самом рисковом деле! – в душе я не устаю поражаться и восхищаться окружающими меня людьми. Я долгое время не мог подобрать определения, точно характеризующего современников Егора, пока, наконец, не понял простую вещь: они настоящие. Настоящие во всем – в дружбе, в ненависти, в сече и на привале, где каждый готов уступить товарищу лучший кусок в общем котле или же поделиться собственным плащом с тем, чей плащ (служащий нам верхней одеждой и одеялом) пришел в негодность…

В окружающих меня людях практически не осталось места лукавству, мелкой зависти или жадности, безвольной трусости перед опасностью – они не пройдут мимо, когда обижают слабого, даже если обидчики сильнее или их много, не останутся равнодушны к чужой беде, к чужому горю… Им можно доверять, можно делиться самым сокровенным, будучи уверенным в том, что никто ничего и никому не расскажет… Конечно, есть свои исключения, вроде Еруслана. Но подобные исключения, как известно, лишь подтверждают правило!

И я не раз задумывался, почему мои предки другие. Почему не похожи на моих современников, почему я сам был не похож на них и, часто желая поступить правильно, в итоге делал выбор в пользу невмешательства (к примеру) или боялся произнести свои мысли вслух, признаться в чувствах…

Как только я попал в этот мир, события тут же закрутились так, что я в один миг оказался в настоящем бою, где пришлось рискнуть жизнью, и это здорово меня изменило! Но вот раньше я был все же другим: не столь смелым, не столь решительным, откровенно боялся ответственности и нередко перекладывал принятие решения на других… Но это я, а соратники мои иные даже по своей сути.

И вот я думал, что именно отличает русичей от нас, будущих россиян: жизнь с земли и на земле, когда без взаимопомощи и взаимовыручки можно просто погибнуть? Или же постоянный риск набегов кочевников, что вынуждают людей держаться друг друга и осознавать, что в одиночку не выстоять?