Дверь на почтамте была высоченная, за три метра, и ручку к ней в незапамятные времена присобачили соответствующую — длинную, сантиметров этак в пятьдесят, цилиндрическую, с круглыми медными набалдашниками на обоих концах и с продольными бороздками, как на дульном кожухе пулемета «максим». Берясь за эту ручку, генерал подавил вздох: он догадывался, зачем Глеб Сиверов позвал его сюда. Уж наверняка не затем, чтобы угостить мороженым и пригласить на пляж! Слепой был свидетелем стихийного бедствия, которое унесло не один десяток жизней, и наверняка связал увиденное с их последним разговором. Федор Филиппович почти не сомневался, что разговор пойдет именно об этом.

В тесноватом зале почтамта было сумрачно и сравнительно прохладно. Посетителей тут почти не было, и, едва успев войти, генерал почувствовал на себе взгляды сидевших за барьером женщин. Дамы явно страдали от хронического безделья и были не прочь поглазеть на новое лицо. Никаким Сиверовым тут, конечно, даже и не пахло, и Федор Филиппович мысленно обругал себя: учить подчиненных приемам конспирации легче, чем соблюдать ее самому…

Чтобы не торчать столбом посреди пустого зала, он подошел к окошечку и приобрел совершенно ненужный ему конверт. Вежливо поблагодарив сидевшую за массивным барьером томную брюнетку с густым пушком на верхней губе, генерал забрал конверт, ссыпал в карман сдачу и, напустив на себя озабоченный вид, поспешно вышел на улицу, В одной руке у него был увесистый портфель, в другой — пиджак и дурацкий конверт, с которым Федор Филиппович не знал, что делать. Ему хотелось бросить конверт в стоявшую у входа урну, но это был еще один способ обратить на себя внимание, и генерал решил потерпеть.

Отыскав свободную скамейку в тени старой акации, он уселся и принялся приводить в порядок свое хозяйство, то есть открыл портфель и затолкал в него сначала конверт, а потом, подумав, и глупо торчавший из кармана галстук. Вслед за галстуком из кармана вывалилась распечатанная пачка сигарет — та самая, из вентиляционной отдушины. Федор Филиппович покосился на нее, как на взведенную гранату, и аккуратно отложил в сторонку.

Несколько воспрянув духом, он позволил себе расслабиться — взял да и закурил первую за этот день сигарету. Сигарета была чересчур легкая, да к тому же пересохшая, и, втягивая безвкусный дым пополам с горячим воздухом, пахнущим асфальтом, Потапчук не испытал никакого удовольствия.

— Сигареткой не угостите? — послышался рядом с ним мужской голос.

Федор Филиппович повернул голову и с трудом удержал на лице индифферентное выражение. Сиверов выглядел как опытный бомж с приличным стажем. На нем были старые потрепанные джинсы, линялая маечка и разбитые кроссовки — все старое, поношенное, но, как ни странно, чистое. На переносице поблескивали каким-то чудом уцелевшие темные очки, а на подбородке — невиданное дело! — топорщилась жесткая темная щетина, в которой при беспощадном солнечном свете генерал углядел несколько седых волосков.

— Прошу вас, — равнодушно сказал он, протягивая пачку.

— Спасибо вам большое, — поблагодарил Сиверов. — Вторые сутки подряд подаянием кормлюсь. Не поверите, стыдно рот открывать… Я присяду?

— Скамейка муниципальная, — ворчливо сообщил генерал.

Глеб присел рядом с ним, и Федор Филиппович с легкой завистью увидел на загорелой коже его рук беловатые разводы морской соли.

— Денек сегодня как по заказу, — сообщил Слепой. — А вы отдохнуть приехали?

— Перестань паясничать, — старательно глядя мимо него, буркнул генерал. — Ты зачем меня вызвал? Мне, по-твоему, заняться больше нечем?

— Извините, Федор Филиппович, — покаянным тоном сказал Глеб. Генерал заметил, что он тоже смотрит куда угодно, только не на собеседника, из чего следовало, что Слепой намерен и дальше играть в конспирацию. — Честное слово, если бы у меня был другой выход…

— Другой выход у тебя был, — заявил Потапчук. — Сел бы в самолет, как все нормальные люди, и давно сидел бы дома — одетый по-человечески и, главное, бритый. Кстати, отдать тебе должное, для побывавшего под селем бомжа ты выглядишь неправдоподобно чистым.

— В море постирался, — признался Сиверов.

— С песочком? — иронически уточнил генерал.

— С мылом.

— А мыло откуда?

— Украл.

Федор Филиппович непроизвольно фыркнул. Он знал, что Сиверову ничего не стоит убить человека, не говоря уже о том, чтобы угнать машину или даже танк. Но Слепой, ворующий в магазине кусок хозяйственного мыла — это действительно было смешно.

— Смейтесь, смейтесь, — проворчал Глеб. — Вам легко смеяться. А я сижу тут, как этот… Ни паспорта, ни денег, даже перевод на почте не получишь. Ну, ладно, горсть абрикосов здесь за любым забором можно стащить, на любом пустыре. Но мыло-то на деревьях не растет!

Потапчук сочувственно поцокал языком.

— Тц-тц-тц, как мне тебя жалко! Давай-ка покороче. Ведь была же, наверное, причина, по которой ты решил здесь задержаться.

Глеб поморщился, пытаясь разобрать надпись на сигарете, потушил окурок о подошву и бросил его в урну.

— Трава, — с отвращением сказал он. — Сплошной самообман, вот что такое эти ваши легкие сигареты. А причина была. Понимаете, этот сель… В общем, ваши аналитики были правы.

Потапчук вздохнул.

— Я так и думал. Черт! И угораздило же меня с тобой поделиться! Забудь ты, Христа ради, о том разговоре! Если нужно, этим займутся без тебя. Приедет правительственная комиссия…

— Когда? — быстро перебил его Глеб.

Федор Филиппович повернул голову и нахмурился. Сиверов смотрел прямо на него. Глаза прятались за темными стеклами очков, но выражение лица Слепого очень не понравилось генералу — было в нем какое-то непривычное упрямство.

— Кажется, завтра. Самое позднее, послезавтра.

— Это официальная информация?

— Ну в газетах ее еще не было, если ты это имеешь в виду. Но лица, которых это напрямую касается, разумеется, уже в курсе.

— Отлично, — сказал Глеб. — Значит, пора ковать железо.

— Постой-ка, — твердо произнес Потапчук. — Давай договоримся: никакого железа ты ковать не будешь. Во всяком случае, без моего ведома. Я должен хотя бы знать, что происходит и что ты затеваешь. С меня голову снимут, это ты можешь понять?

Слепой, казалось, о чем-то задумался.

— Понятно, — сказал он после долгой паузы. — Значит, высшее духовенство выступило на защиту священной коровы.

— Не надо иронизировать, — сказал Потапчук. — Ну, допустим, выступило. Сам посуди, могло ли быть иначе? МЧС, пожалуй, единственная на сегодняшний день структура, которая пользуется у рядовых обывателей авторитетом и уважением. Должно же быть в государстве хоть что-то, вызывающее уважение у собственных граждан!

— Это порочная логика, — непримиримо возразил Сиверов. — Я же не предлагаю выступить в прессе с громкими разоблачениями. Наоборот, я предлагаю потихонечку сделать так, чтобы МЧС не только вызывало уважение, но и было этого уважения достойно. Дурную траву с поля вон — молча, без шума и пыли… А? А не то этот умник, который там засел, окончательно зарвется, и рано или поздно какой-нибудь борзописец раструбит о его подвигах по всему миру. Где оно тогда будет, это ваше уважение, что от него останется?