Лавиния выглядела уставшей. Бледной, худой… явно не в себе. Под глазами темнели круги. Щеки запали, словно она несколько недель не ела и не спала. Похоже, не только время похитило ясноглазую счастливую семнадцатилетнюю девочку, подменив ее этой стоической двадцатичетырехлетней женщиной, которая казалась на много лет старше и на десятилетия мудрее. Слишком мудрой.

Лавиния не отступала:

– Это тебя не касается.

– Конечно, касается. Ты моя сестра.

– Думаешь, если произнес эти слова, они окажутся правдой?

Кросс шагнул к ней, поколебавшись, когда она отстранилась и схватилась за край столешницы, словно черпая силы в большом прямоугольнике черного дерева.

– Но это и есть правда.

Ее губы скривились в горькой усмешке:

– В твоих устах все звучит так легко! Словно ты не сделал ничего дурного, словно от нас ожидают, что мы сделаем вид, будто все хорошо и ничего не изменилось. Словно нам следует заколоть жирного тельца и принять тебя с распростертыми объятиями, как блудного сына.

Слова больно обожгли. Хотя Кросс напомнил себе, что Лавиния была совсем юной, когда умер Бейн. Семнадцатилетняя, едва начавшая выезжать девушка слишком сосредоточилась на собственной боли и собственной трагедии, чтобы увидеть правду. Понять, что у Кросса не было иного выбора, кроме как уйти из семьи.

Понять, что его вынудили так поступить.

Понять, что его никогда бы не простили. Что в глазах родителей он никогда не был достаточно хорош. Достаточно силен. Достоин фамилии Бейн.

Не только в их глазах. В его собственных.

Кросс не поправил ее. Не сказал ей. Вместо этого всем сердцем ощутил горечь ее слов. Потому что заслуживал их. По-прежнему.

И всегда будет заслуживать.

Не дождавшись ответа, сестра добавила:

– Я пришла сказать: какую бы сделку ты ни заключил с мистером Найтом, о чем бы ни договорился – мне это не нужно. Я хочу, чтобы ты все отменил. Я несу ответственность за семью.

– Тебе не следует нести эту ответственность, – рассердился Кросс. – У тебя есть муж. Это его долг. Его роль. Это он должен был защищать будущее детей. Репутацию жены.

Карие глаза гневно блеснули.

– И опять это не твое дело.

– Мое, если тебе требуется защита, а он не может ее обеспечить.

– Теперь ты разыгрываешь эксперта в деле защиты семьи? Идеального старшего брата? После семи лет полного забвения? После семи лет полного самоустранения? Где ты был, когда меня выдавали за Данблейда?

Он откладывал в памяти выпавшие карты в каком-то казино, делая вид, будто не знает, где его сестра. Что делает. За кого выходит замуж. Почему. Какая ирония в том, что казино, скорее всего, принадлежало Найту!

– Лавиния, – попытался объяснить Кросс, – столько всего случилось, когда умер Бейн. Ты ведь многого не знаешь.

Она презрительно прищурилась:

– По-прежнему считаешь меня маленькой девочкой? Думаешь, я чего-то не знаю? Думаешь, не помню ту ночь? Нужно ли напоминать, что я была там. Не ты. Я. Это я отмечена шрамами в память о случившемся. Отмечена по сей день. И это ты был главным действующим лицом в тот вечер.

Лавиния переступила с ноги на ногу, и он заметил мелькнувшую на лице гримаску боли, когда она оперлась на красивую резную трость.

Кросс подошел к стулу, снял с него стопку книг:

– Пожалуйста, сядь,

Она застыла на мгновение. А когда заговорила, слова зазвенели льдинками:

– Я вполне могу постоять. Пусть и хромая, но я не калека.

Черт бы все это побрал! Неужели он ничего не способен сделать как следует?

– Я никогда не имел в виду… конечно, ты можешь стоять. Я просто подумал, что тебе будет удобнее…

– Я не прошу тебя заботиться о моих удобствах или облегчать мне жизнь. Я требую, чтобы ты держался от меня подальше. И пришла сказать тебе именно это. Я не позволю тебе договариваться с Найтом за моей спиной.

Гнев мешался в нем с досадой:

– Боюсь, что решение принимать не тебе. Я не позволю, чтобы ты принесла себя в жертву Найту. Если, конечно, это зависит от меня.

– Ты не имеешь права вмешиваться.

– Имею полное право. Нравится тебе или нет – это мой мир, и ты моя сестра.

Кросс помедлил, подбирая слова. Не желая говорить их, но зная, что обязан.

– Найт воюет с тобой, желая досадить мне.

Лавиния свела брови:

– Прости. Не поняла.

В этот момент Кросс ненавидел себя почти так же сильно, как ненавидел выражение ее глаз: подозрительность и недоверие.

– Ему нужен я, Лавиния. Не ты. Не Данблейд. Диггер знает, что угроза тебе – самый быстрый способ добиться желаемого от меня.

– Почему он так считает? – фыркнула Лавиния. – Ты в жизни о нас не думал.

– Это неправда! – вскинулся Кросс.

Она снова переступила с ноги на ногу. И он не мог удержаться, чтобы снова не взглянуть на ее трость. Ему хотелось увидеть ее ногу. Кросс знал, что нога у нее болит. И хорошо заплатил докторам, чтобы те объяснили ему суть увечья, которое она получила семь лет назад, и ее нынешнее состояние.

– Лавиния, – начал он, – пожалуйста, сядь. Мы это обсудим.

Она не села.

– Мы страдаем из-за тебя.

Сестре неважно, что они страдали из-за слабоволия ее мужа. Будь Кросс не Кроссом… не имей он в прошлом отрицательного опыта отношений с Найтом… все были бы в безопасности.

– Он угрожает тебе, чтобы добраться до меня. Это ты держись от него подальше. Я справлюсь с ним. Мне нужно четыре дня.

– Чего он хочет?

«Мой титул. Мое имя. Наследие твоих детей!»

– Это неважно.

– Конечно, важно.

– Нет. Неважно, потому что он этого не получит. И тебя тоже не получит.

Что-то блеснуло в карих глазах Лавинии, что-то близкое к ненависти. Она грустно рассмеялась:

– Полагаю, мне не стоит удивляться. В конце концов, моя боль – результат твоих поступков. Не так ли? Почему сейчас все должно быть по-другому?

Между ними воцарилось напряженное молчание. Слова словно протянули между ними нить. Тяжелые слова… их вес был знаком и невыносим, как и в ту ночь, семь лет назад.

«На его месте должен был быть ты…»

И пронзительные вопли матери.

«Если бы только на его месте был ты…»

И крики боли Лавинии, когда хирурги делали что могли, чтобы совместить поломанные кости, промыть раны и избавить юное хрупкое тело от лихорадки, пожиравшей ее. Угрожавшей молодой жизни.