Угрожавшей рассудку Кросса.

Он хотел сказать ей правду. Что в ту ночь он терзался угрызениями совести и страхом, что снова и снова жалел, что не сидел в том экипаже. Тогда Бейн остался бы дома. Сильный, спокойный, умный Бейн, который никогда бы их не покинул. Никогда не позволил бы ей выйти за Данблейда.

Что лучше бы погиб Кросс, и тогда все сложилось бы иначе.

Но слова не шли с языка.

Вместо этого Кросс сказал:

– Я все исправлю. Он больше никогда тебя не побеспокоит.

И снова этот смех, ненавидящий и оскорбленный, в котором звучало больше опытности, чем следовало:

– Пожалуйста, не надо. Ты слишком хорошо умеешь причинять неприятности и очень плох в их исправлении. Я не желаю, чтобы ты вмешивался в мою жизнь. Я сама с ним справлюсь.

– Он не примет тебя, – сообщил Кросс. – Это часть нашей сделки.

– Как ты посмел заключать с ним какие-то сделки за моей спиной?

Он покачал головой и сказал правду. Потому что устал ее замалчивать.

– Он сам пришел ко мне, Лавиния. И как бы ты ни хотела считать иначе, я не мог позволить ему ранить тебя. И никогда не позволю.

Должно быть, его слова подействовали, но он никогда не узнает правды, поскольку в этот момент послышался громкий стук с противоположной стороны большой картины, висевшей на стене его кабинета. Он знал, что там, так как знал, куда ведет потайной ход. И с такой же уверенностью знал, кто стоит в нескольких дюймах от его кабинета.

Подняв руку, чтобы заставить сестру замолчать, он обошел стол, схватился за край массивной позолоченной рамы и дернул, открывая потайной вход, а заодно и явив миру перепуганную Филиппу Марбери, которая вывалилась из прохода и едва успела схватиться за ближайший стол, перед тем как выпрямиться и обвести взглядом присутствующих.

Не растерявшись, она поправила очки и, пройдя мимо него, сказала:

– Добрый вечер, леди Данблейд.

И только потом окинула Кросса холодным голубым взглядом и торжествующе водрузила кости на край большого письменного стола.

– Вы, сэр, лгун и обманщик. И я не позволю себе приказывать, как призовой гончей!

Последовал момент общего потрясенного молчания, в течение которого челюсть Лавинии сама собой отпала, а Кросс задался вопросом: как получилось, что его спокойная, размеренная жизнь так бесповоротно вышла из-под контроля?

Его Лавиния оказалась Лавинией, баронессой Данблейд. Леди.

Удивительно, как общество игнорировало тех, кто стал жертвой несчастного случая. Леди Данблейд, конечно, не обходилась без помощи трости. Но теперь, когда она стояла в кабинете мистера Кросса, Пиппа гадала, как можно было не обращать внимания на леди. Если не брать в расчет увечье, она была высока и красива, с чудесными рыжими волосами и карими глазами, которыми Пиппа не могла не восхищаться.

Очевидно, не она одна восхищалась этими глазами. Очевидно, и мистер Кросс считал, что они достойны восхищения. Пиппе не стоило удивляться. В конце концов, мистер Кросс – повеса, пользующийся дурной славой, хотя с Пиппой вел себя безупречно. А леди Данблейд казалась почти невидимкой, ее так часто не замечали, что она могла приходить и уходить из «Ангела», не вызывая никакого скандала.

Но, очевидно, ее присутствие здесь, в кабинете Кросса, было скандальным. Хотя она стояла прямо и гордо. Как греческая богиня.

И почему бы ей не гордиться? Очевидно, она привлекла внимание самого могущественного в Лондоне мужчины.

«Пиппа на ее месте тоже гордилась бы.

Пиппа противилась той мысли и новой, весьма неприятной эмоции, охватившей ее. И даже повернулась, чтобы закрыть дверь потайного хода. Ей стоило догадаться, что Кросс выберет комнату, ведущую в его кабинет, – он не из тех людей, которые полагаются на случайные совпадения.

И не из тех людей, которые обрадуются тому, что она только что вывалилась из стены в его кабинет… и если подслушанному можно верить, ворвалась в очень личный разговор.

«Я никогда не позволю ему ранить тебя».

Даже сквозь стену она услышала его яростный тон. Клятвы. Леди явно ему небезразлична. Настолько, что он оставил Пиппу в запертой комнате и ушел к ней.

Ей не стоило расстраиваться. В конце концов, у них не отношения, а партнерство.

И нет времени для ревности. Нет для нее места. В науке ревности не бывает.

Вот только она ревнует.

Хотя не следовало бы. А вот злиться следовало. Он запачкал их договоренность, обманув ее утяжеленными костями и гнусной ложью. Да. Именно потому она в ярости ворвалась сюда, разве нет? Если она расстроена, то лишь по этой причине и никакой иной.

И уж не потому, что он оставил ее ради этой леди.

Ей вообще не стоит из-за этого расстраиваться.

И все же она расстроена именно по этой причине.

«Любопытно».

Как только потайной ход был закрыт, она снова повернулась к мистеру Кроссу и леди Данблейд. Заметила ярость на его лице и шок в ее глазах. И сказала первое, что пришло в голову:

– Простите, что прервала беседу.

– Мы закончили, – бросила леди. И, распрямив плечи, наконец вспомнила, где находится, и попятилась к двери.

– Я ухожу.

– Какого черта вы делали в этом коридоре? Я велел вам никуда не уходить из комнаты! – одновременно воскликнул мистер Кросс.

– Вы оставили меня в запертой комнате, ожидая, что я не попытаюсь сбежать? – раздраженно осведомилась Пиппа.

– Я хотел, чтобы вы оставались в безопасности.

– Но какая опасность могла мне грозить? – удивилась Пиппа.

– В темном потайном коридоре игорного заведения? Ну, конечно, какая уж тут опасность!

Она отступила:

– Сарказм вам не идет, мистер Кросс.

Кросс расстроенно покачал головой и повернулся к леди Данблейд, которая стояла у двери:

– Ты никуда не пойдешь.

Леди презрительно усмехнулась:

– Мы все выяснили. Я сказала все, что хотела. И больше мне здесь делать нечего.

Пиппа прижалась спиной к картине, скрывавшей потайной ход. Кросс направился к леди Данблейд.

– Лавиния, – взволнованно начал он. Но она повелительно подняла руку, словно запрещая ему говорить.

– Нет. Ты сделал выбор. Нельзя изменить прошлое.

– Я не прошлое хочу изменить, черт возьми, а будущее.

Лавиния взялась за ручку двери:

– Это не твое будущее, и не тебе на него влиять.

Пиппа наблюдала за ними, поворачивая голову из стороны в сторону, словно следила за партией в бадминтон. Вопросов с каждой секундой появлялось все больше. А ответов никто не давал. Что у них случилось в прошлом? Что происходит сейчас и что угрожает их будущему? Какова связь между ними?