И всё это – ещё была не зима. Зимою здесь воцарялся полный МРАК. Мокрый. Скользкий. Леденящий. Сумрачно-тоскливый. Беспросветный. Аки морг.

– Давай тяпнем за встречу! – Умостившись рядом с женщиной на заднем сиденье, жалобно постанывающем под его весом, хозяин «волгача» захлопнулся, снял «пыжика» и бросил его на переднее сиденье. Добыл из кармана шубы поллитровку «Столичной», самого аутентичного на этом свете продукта, и протянул хриплоголосой гостье стакан.

Она проворчала:

– Единственный на свете мужик, ради которого я нарушаю сухой закон, – это ты, козёл старый… – И взяла гранчак. Наклонилась, приблизив лицо к оконному стеклу, и посмотрела вверх. В тучах на миг образовался просвет, и в него, воспользовавшись оказией, заглянула королева северного неба, Полярная звезда. Женщина звякнула краешком стакана о стекло, чокаясь с одиноким огоньком, и выпрямилась.

– Лис я. – Большой мужчина отрицающе покачал головой. – Не козёл. Старый – это да! – тут же кивнул он. Плеснул в ёмкости водяры.

– Все мужики – козлы вонючие! – убеждённо сказала женщина. – Ты – не исключение. Пускай я его для тебя и делаю как бы. За твоё драгоценное! – Она поднесла к губам стакан отработанным жестом бывалой алкоголички и залпом проглотила содержимое.

Мужчина буркнул:

– Все бабы суки похотливые. Да здравствуют бабы! – И, произнеся этот традиционный тост «за дам», тоже отправил в рот сорокаградусную национальную гордость.

Употребили они, не закусывая, как положено настоящим восточным славянам, лишь занюхали шумно, она – красным отворотом, он – рыжим обшлагом.

– Торнадо, ты нынче в натуре где? – полюбопытствовал седой как лунь, весьма пожилой бородач. – Какой транзитный порт чтишь присутствием своей материальной оболочки? Ума не приложу, как ты это делаешь, но ловко ты, блин, кольцуешься, спиральные цепочки фантомных следов вокруг всего шарика разбросала, хитрюга! Никто, кроме тебя, покуда не умеет столь успешно пребывать везде и нигде… Я сузил круг поиска, нащупал основную и уверен, ты наверняка в окрестностях одного из этих…

Он резко провёл над спинками передних сидений ковшиком раскрытой ладони, подавая команду, и на лобовом стекле возникла проекция бегущей строки.

САН-ФРАНЦИСКО ОКЛЕНД ДЖ.Ф. К. ЛА-ГУАРДИЯ ХЬЮСТОН БОГОТА ЭСЕЙСА РАНД (ДЖЕРМИСТОН) ИКЕДЖА МАЛЬПЕНСА СХИПХОЛ ПУЛКОВО ОДЕССА БЕН-ГУРИОН САНТА-КРУС БЬЕНХОА ТАНШОНЯТ ДАЧАН ВЛАДИВОСТОК САН-ФРАНЦИСКО ОКЛЕНД ДЖ.Ф. К. ЛА-…

Названия скользили, наполняя салон таинственным зелёным мерцанием.

– Ты снова решил поиграться в дурацкую игру, Старый Лис? – холодно улыбнулась женщина по имени Торнадо. – Это уже становится твоим пунктиком. Как бы маразм начинается?

– Тебя точно нету там, где ты была совсем недавно! Я искал! Ни в одном из портовых терминалов…

ГАЛЕАН САНТУС-ДЮМОН ХИТРОУ ШЕРЕМЕТЬЕВО-2 ВНУКОВО ШАРЛЬ-ДЕ-ГОЛЛЬ ЖУЛЯНЫ КИНГСФОРД-СМИТ

Побежали по строке другие слова.

– …и ни в едином порту Лос-Анджелесского локала, по которым ты ошивалась довольно долго, снимая на пляжах холёных калифорнийских девчонок…

ВАН-НАЙС ГОЛЛИВУД-БЕРБАНК ТОРРАНС ХОТОРН КОМПТОН ЛОНГ-БИЧ Л.-А.-СЕНТРАЛ

– …тебя уже нету! Бич-гёрлс небось рыдают от горя, предательски кинутые бессердечной суперлюбовницей…

– Ха-ха-ха, я сейчас в реальной ВЕСНЕ, – рассмеявшись, сказала женщина, поименованная Торнадо, протягивая Старому Лису стакан и тыча в него пальцем: дескать, наливай. – В ноябре реального двадцать девятнадцать, и мне в нём сносно. Твоя старая жопа, между прочим, также сейчас сидит в этом же самом но…

– Значит, Эсейса или Джермистон! – довольно улыбнулся старик. – Как погодка в окрестностях Буэнос-Айреса или Йоханнесбурга? Вкус смуглых латиносочек и чёрненьких красоток нравится?..

– Наверное, хорошая или плохая. Мне почём знать… Послушай, Лис, это уже стало твоей как бы манией – обнаружить меня в реале. Ты мой менеджер, спрашивается, или муж, от которого я сбежала?!

– Если ты в натуре не мужик, который желает казаться жен…

– Тогда ты в натуре реальная баба, типа как разыскивающая муженька, бегающего от алиментов!

– Надо сказать, бегаешь ты гениально, Тори. Даже я не могу тебя за хвост ухватить, ёлы-палы, а я не последний ломарь на свете, сама знаешь. Ты меня ловишь за не фиг делать, я же тебя – шиш! Чистилы, охранеры и всякие прочие монстры, видать, тоже. Иначе хрен бы ты жила до сих пор, героиня. Опосля всех подвигов-то, которые ты ухитрилась наворотить назло проискам спецслужб всех слоёв Универсума!

– Водилась бы я с последним хакером… Твой хвост рыжий лисий, а мой – чёрная спираль смерча, попробуй хапани!

Краешки тёмных губ искривились в горделивой улыбке.

Торнадо провозгласила:

– За нас с вами и хер с ними! – выпила водки, занюхала и продолжила задумчиво: – Гениально, говоришь? Да нет, я просто-напросто… наблатыкалась постепенно, со временем. На ошибках подучилась, дерьма нажралась, розовые очки раскокала. Знавал бы ты меня кофейницей квадратной, так офигел бы от моей провинциальной дремучести… Думаю, гениальность не в том, чтобы много знать и уметь. Многознание не есть многомыслие. Информации напихать в себя можно уйму… толку-то, если нету… как бы это выразиться… короче, вот то, чем выразишь это, и будет гениальностью. Тетрадь, исписанная формулами, объясняющими устройство мироздания, – ещё не Алик Эйнштейн. Забитый тыщами мелодий музыкальный синтезатор – ещё не Ваня Леннон и не Паша Маккартни. Бумага, клей и краска, из которых, собственно, сделан томик «Мастера и Маргариты», – ещё не Михаил Афанасьич, подобравший единственно верное сочетание знаков, пробелов и буквенных групп. Преобразованные в телефонные импульсы звуки разговоров, следствием которых являлись встречи в посёлке Бологом, – ещё не Братья Стругацкие, неповторимые, соединённые с Небом безо всяких проводов… Понял?

– Понял. Я-то понял. Давно. Только кто тебе сказал, девочка моя милая, что ты не Эйнштейн, а тетрадь? Сама решила?

– Ну, блин горелый! Стоит двум восточным славянам сойтись и поддать, в момент начинают о высоких материях и архитектуре мироздания рассуждать! Давай типа как сменим тему, а?!

– Больно ты… гм, высокого… мнения о восточных славянах и о том, чем они занимаются, сходясь… особенно втроём. Ладно, солнышко, давай как бы сменим. Короче, будем!

Старик проучаствовал, крякнул, занюхал и движением ладони стёр бегущую строку.

Салон погрузился во тьму. Старинные фонари, выполненные в виде чугунных подковок, давали слишком мало света. Цепь фонарей заречной набережной, тянущейся вдоль огромного дворцово-музейного комплекса и массивного адмиралтейского здания, светилась ещё дальше. Лишь седина Старого серебристо мерцала в салоне.

Голос его в почти полной темноте звучал интимно, доверительно, заговорщически:

– Я тебя искал не просто так, Тори, хотя действительно соскучился. Девочка моя, надо отнести груз в… – Он запнулся и смущённо кашлянул. – …в один из районов стольного града… За Великую Стену, короче. Берёшься? Я знаю, тебе твои странные принципы велят больше не ходить в имперские территории, но уж больно условия выгодные…