— он покачал головой и улыбнулся кривой, неестественной улыбкой. — Больше нет.

Теплая радость разлилась у Талилы в груди. Хироку, странно закряхтев, поднял голову и прошелся по ней едким, жгучим взглядом.

— Простила убийцу своего отца, а, племянница? — спросил с какой-то горькой обреченностью.

Она знала, что однажды в разговоре они дойдут и до этого. Не думала лишь, что так быстро ее дядя исчерпает все остальные болевые точки. Впервые за все время она почувствовала на себе взгляд Мамору.

Она не стала ничего отвечать. Опустила голову и уставилась себе под ноги.

— Насколько ты ценен для Сёдзан, старик? — почти ласково поинтересовался вдруг Мамору. — Если я отрублю тебе голову и отправлю им послание, сильно ли расстроятся твои хозяева?

Хироку вскинулся.

— Кто бы мог подумать, — зашипел он потревоженной змеей, — сколько ты без печати, мальчишка? А уже набрался дерз...

Он прикусил язык, когда Талила прижала лезвие своей катаны к его шее. Она надавила так сильно, что на коже выступила капля крови. Одна, другая, третья. Ее рука, в которой она держала меч, подрагивала. От нестерпимого, почти непреодолимого желания надавить еще немного. И перерезать дяде горло.

— Талила... — предостерегающий шепот привел ее в чувства.

Она часто заморгала и спустя бесконечно долгое мгновение отвела руку в сторону, а затем вернула катану в ножны. Хироку, все это время не дышавший, судорожно, рвано выдохнул и поднес ладонь к шее.

Раздавшийся снаружи шатра шум не позволим им продолжить разговор. Откинув полог, внутрь заглянул один из самураев.

— Это Сёдзан, — коротко доложил он, окинув взглядом обоих: и Мамору, и Талилу.

«Значит, все же прорвались через полководца Осаку», — тоскливо подумала она, но времени лить слезы не было.

— Охраняйте господина! — велела она самураю. — Все трое!

— Талила, не смей... — Мамору набрал в грудь воздуха, чтобы приказом насильно удержать ее на месте.

Но она обернулась, посмотрела ему в глаза — впервые за все время, как в лагерь заявился ее дядя.

— Один из нас должен быть там, — торопливо шепнула и выскочила прочь, едва дождавшись самураев, которые заняли ее место возле Хироку.

Шатер она покинула со спокойным сердцем. В верности воинов своему господину она не сомневалась. В лагере был предатель, это неоспоримо. Но совершенно точно он не принадлежал к ближнему кругу Мамору. Иначе ее дядя получил бы совсем другие сведения.

Схватка получилась короткой, но кровавой. Сёдзан не использовали магию теней, и Талила, которая берегла свои силы, не стала прибегать к огню. Противника они одолели одними лишь катанами.

Она по-прежнему чувствовалась усталость: спуск по укрытому снегом хребту дался ей непросто, но, несмотря на это, ее катана серебристой дугой мелькала в воздухе, описывая круги и нанося резкие, точные удары.

У подножья заледеневшего склона воздух вновь пропитался кровью, а резкий звон сталкивающихся клинков поднимался ввысь, словно рокот далекой грозы. Брызнувшая на снег кровь окрасила его в алый, и вскоре вокруг почти не осталось белого цвета. Все было залито кровью. Повсюду валялись тела. И лишь леденящий ветер, принесший с собой крупные хлопья снега, продолжал завывать также протяжно и гулко.

Талила смахнула выступивший на лбу пот тыльной стороной ладони и огляделась. До подножья горы дошло меньше, чем две трети от числа воинов, которых она насчитала на вершине. Остальных остановил полководец Осака...

Она запрокинула голову, всматриваясь наверх и зная, что ничего там не увидит. Второй отряд, который Мамору отправил за полководцем, должен будет их найти. И она надеялась, что живых вернется больше, чем мертвых.

Что бы ни говорил ей полководец Осака, что бы он ни планировал, он был предан своему господину до последней капли крови. А Мамору нужны такие люди, как он. Они понадобятся ему, если Талила правильно истолковала некоторые слова, прозвучавшие в шатре...

Он больше не был верен своему брату. Он больше не был верен Императору.

Но она так устала. Сил почти не осталось. Хотелось лечь на футон, закрыть глаза и пропасть не меньше недели.

— Вы должны отдохнуть, госпожа, — сказал ей кто-то из самураев. — Мы закончим здесь.

Она смогла лишь кивнуть в ответ. Даже не возразила, не притворилась, что готова остаться. Окинула напоследок взглядом разбросанные по снегу тела и побрела, пошатываясь, в шатер. К своему удивлению, внутри не встретила дядю. Мамору велел увести его к остальным пленным и оставить с ними.

Ей хватило сил почистить снегом руки в жалкой попытке стереть с них кровь и умыть лицо остатками теплой воды. Когда она вошла в шатер, Мамору, едва взглянув на нее, нахмурился.

— Зачем ты ослушалась и влезла в ту битву? Они бы справились без тебя, — сурово выговорил он ей.

Талила тяжело опустилась на футон и пожала плечами.

— Ты не можешь этого знать, — пробормотала она тихо. — Я должна была убедиться, что среди Сёдзан не было мага теней.

— Ты едва не надорвалась, пока бежала по хребту в лагерь, — непреклонно продолжил Мамору. — Ты уже с трудом стояла на ногах, когда показался отряд Хироку. И сейчас... Я запрещаю тебе себя истязать, ты меня слышишь?

Его слова в небольшом шатре прозвучали раскатами грома. Талила широко распахнула глаза.

— Я твой муж, — твердым голосом, словно и не было никакой раны, словно вообще ничего не было, пророкотал Мамору. — И твой господин. Сама выбирай, почему, но ты будешь мне подчиняться.

Она так оторопела и удивилась, что смогла лишь кивнуть.

— Уничтожать себя из-за чувства вины — это недостойно, Талила.

Тут она уже усмехнулась, потому что Мамору, подобно всем мужчинам, ничего не смыслил в чувствах. Он не угадал.

Чувства вины не было.

Было другое.

Но она скорее откусит язык, чем заговорит об этом вслух.

***

Полководца Осаку и входивших в его отряд людей разыскали утром, когда закончился снегопад. Воины Сёдзан спешили, а потому не удостоверились, что убили всех врагов из побеждённого отряда.

Осака был жив. Как были живы еще несколько человек. Их доставили вниз, в лагерь у подножья горы, и разместили в отдельном шатре. Талила прошла мимо него, уловив краем уха негромкие голоса и стоны раненых, и направилась дальше. К месту, где держали пленённых самураев. И ее дядю.

Стражники пропустили ее, не задав ни единого вопроса. Они привыкли к ней. Привыкли, что она сражалась вместе с ними, пока Мамору валялся в лихорадке. Привыкли, что