Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И сейчас Талила собиралась нагло воспользоваться этим безграничным доверием. Возможно — поступиться принципами. Но она чувствовала, что второй шанс ей уже никогда не представится. И если она хочет разузнать что-то у своего дяди, то должна сделать это сейчас.
Пленников разместили под навесом. Им даже разожгли костер и выдали старые плащи, в которые можно было укутаться на ночь. Талила дернула уголками губ, рассматривая их пристанище. Почти сразу же она почувствовала на себе жадный, требовательный взгляд. Подняла голову: на нее смотрел господин Хироку.
Не желая терять ни минуты, она подошла к нему: он сидел в одиночестве, в отдалении ото всех. Даже к костру не приближался.
— Что нужно от меня твоего мужу, племянница? — спросил мужчина, когда она остановилась напротив него.
Он сидел на земле на заплечном мешке и казался постаревшим на несколько лет. Когда они встретились впервые на землях Сёдзан, он выглядел гораздо моложе и бодрее. Теперь же Талила смотрела на него и видела перед собой старика.
Подавив вздох, она опустилась на корточки. Ей нужно кое-что выяснить у Хироку, поговорить с ним с глазу на глазах. То, о чем она хотела спросить, не предназначалось для чужих ушей.
— Я пришла к тебе сама, — сказала она негромко.
Поначалу ей было непривычно и тяжело обращаться к нему столь неуважительно. Не прибавлять «господин». Не подскакивать с места, если он стоял на ногах. Ее учили совсем иначе, а Хироку был ей родственником. Старшим мужчиной в семье, пусть и изгнанным. Но он был врагом Мамору.
И это решило все.
— Я слушаю тебя, племянница, — оскалился он.
— Расскажи мне о пророчестве, — выпалила Талила на выдохе.
Она пристально всматривалась в лицо мужчины, следя за малейшими переменами в нем. Его брови едва заметно приподнялись, когда он услышал ее вопрос, и что-то мелькнуло во взгляде.
— Я много знаю пророчеств, — отозвался Хироку с напускной ленцой, намереваясь потянуть время.
— Расскажи мне о том самом.
Теперь уже пришел его черед внимательно разглядывать Талилу.
— Что ты можешь мне предложить за этот рассказ? — спросил он спустя несколько долгих минут, наполненных молчанием.
Она сузила глаза. По сути, предложить ему ей было нечего. Решающее слово останется за Мамору, и если он вздумает казнить самого Хироку и всех его людей, Талила ничего не сможет сделать.
Наверное, раньше в ней что-то дрогнуло бы, и она выдала бы свою неуверенность и растерянность. Раньше бы она замялась, опустила взгляд, принялась что-то бормотать себе под нос. Но той Талила, которая жила до дня, когда брат-бастард Императора, Клятвопреступник, господин Мамору Сакамото, вторгся в их родовое поместье, больше не было.
Она давно умерла.
И потому Талила лишь насмешливо фыркнула.
— Нет ничего, что облегчит твою участь, — сказала она ровным голосом. — И ты это знаешь не хуже меня. Мой муж никогда тебя не пощадит.
— Так зачем же мне откровенничать о пророчестве с тобой? Иди спроси о нем мужа, — хрипло отозвался Хироку.
Но он не отодвинулся и не отвернулся, а продолжал смотреть на Талилу и жадно ловить ее реакцию.
— Потому что ты всегда хотел рассказать мне о нем, дядя. Ты упомянул его при нашей первой встрече, хотя мог бы промолчать. А теперь такая возможность у тебя есть. Ведь я сама пришла к тебе.
Хироку молчал так долго, что в какое-то мгновение комок у нее в груди сжался, и она почувствовала горечь разочарования. Неужели она неправильно рассчитала? Неужели ошиблась в нем?
Но мужчина, казалось, тоже ощутил в ней перемену.
— Напрасно мой брат запер тебя в поместье, гонял палкой и никуда не выпускал, — сказал он невпопад. — Я ему говорил об этом.
— Это сейчас уже не важно, — она сердито потрясла головой, не желая и не собираясь проваливаться в пучину детских воспоминаний.
— Но ты никогда не задавалась вопросом, почему так? — он едва заметно усмехнулся. — Твой отец ни к чему тебя не подготовил. Ты очутилась в императорском дворце и словно угодила в чан с кипящей смолой. Ничего не знала. Ни в чем не разбиралась. Слепой, забитый звереныш...
Она вскинула взгляд, и Хироку осекся. Глаза Талилы, обычно спокойные, как небо в ясный день, сейчас пылали.
— Мои слова связаны с пророчеством, племянница, — впрочем, он довольно быстро взял себя в руки и продолжил говорить. — Потому что именно из-за него мой брат держал тебя вдали ото всех. Он хотел полностью определять твою жизнь. Чтобы у тебя ни единого шанса не было что-то сделать само́й. Решать само́й. Попасть под чужое влияние. И он преуспел. О да. Он преуспел.
Талила моргнула несколько раз, пытаясь осмыслить услышанное. Пожалуй, никогда прежде она не задавалась таким вопросом. Почему отец делал то, что делал? Почему поступал с ней так, как поступал?
Он был ее отцом. Главой ее рода.
Ему было виднее.
Никто не учил ее задавать вопросы, и потому она никогда этого не делала.
— Удивлена? — довольно закряхтел Хироку, и она осеклась.
Стиснула зубы и вновь чуть нахмурила брови, чтобы не выглядеть больше ни удивленной, ни задетой. Но спокойная маска, которую Талила надела на лицо, никак не вязалась с ураганом мыслей, круживших в голове.
— То-то же, — мужчина довольно усмехнулся. — Пророчество о том, что от крови последней, кто владел магией огня, родится дитя, которому суждено стать гибелью старого миропорядка. И зарождением нового.
Она рвано выдохнула. Хироку же, явно наслаждаясь, продолжил говорить со злым ожесточением.
— Император хотел сделать тебя своей наложницей. Или женой, это уже неважно. Он хотел от тебя сына, но Боги жестоко посмеялись над ним. У него рождались одни девки...
И, ухмыльнувшись, он покачал головой.
Талила приказала себе дышать на счет. Она зажмурилась, дожидаясь, пока из ушей исчезнет странный гул. А Хироку, наоборот, никак не замолчал. Сперва она не могла заставить его говорить. Но теперь ему было невозможно заткнуть род.
— А в пророчестве говорились про объедение двух составляющих: твоей крови и крови кого-то из императорского рода...
— Мамору... — произнесла она одними губами.
— Умница, девочка, — небрежно похвалил Хироку. — Только вот твой отец... Твой отец хотел продать тебя подороже. Наш Император всегда был жаден. И крайне несправедлив. За высокую роль дедушки божественного наследника твой отец не получил бы