Он действительно оказался сержантом Джимми Тернером, сотрудником тюрьмы РайкерсАйленд. Он обещал когда-нибудь отдать должок. И Уайт, понимая, что находящийся в багажнике наркоторговец уже принес ему очки, отпустил его. С тех пор он ни разу к нему не обращался, словно чувствуя, что тот ему еще пригодится. И вот теперь он нашел его телефон. Жена сказала, что тот на работе и вернется только утром, в девять часов. Сунув карточку Савелия в записную книжку, Комиссар оставил ее на столе, чтобы утром связаться со своим должником и, добравшись до дома, завалился спать.

Но он плохо знал собственную дочь. После разговора с Розочкой Лариса и сама уже не сомневалась, что Савелий в опасности, и вот уже несколько дней, как она установила за отцом тайное наблюдение. Вот и сегодня, придя с занятий, девушка стала подглядывать в замочную скважину. Уайт в это время звонил Тернеру домой. Лариса едва успела отскочить от двери и спрятаться под лестницей, когда отец направился в свою спальню на втором этаже. Как только шаги стихли, Лариса вошла в кабинет, включила настольную лампу и стала просматривать его записную книжку.

И тут вдруг она наткнулась на лицо Сергея, вырезанное из фотографии, которую она сразу вспомнила. Кажется, она нашла то, что искала! Вряд ли фото парня оказалось в записной книжке случайно. Кому-то отец звонил н наверняка говорил о нем. Две страницы, между которыми лежало фото, были густо исписаны, и сначала она решила переписать все телефоны, но вдруг увидела мелкую запись: тюрьма Райкерс-Айленд, а крупнее — сержант Джимми Тернер! И ниже его домашний телефон. Это не могло быть простым совпадением. Лариса быстро переписала номер на листочек и сунула его в карман. После чего закрыла записную книжку и положила так, как она и лежала. Она слышала последние слова отца о том, что он перезвонит утром, в девять часов, а значит, этого Джимми не было дома. Отлично! Во что бы то ни стало надо не прозевать этот разговор.

Поставив будильник на восемь часов, она тут же легла спать. Она всегда с трудом просыпалась и впритык прилетала на занятия, не успевая даже позавтракать. Но в этот день утро было свободным. Она дождалась, когда отец отправился в свой кабинет, и незаметно пробралась к его двери. Часы показывали ровно девять, когда Комиссар набрал номер.

— Джимми? Привет! Узнал?.. Вот и хорошо!.. Спасибо, мог бы и раньше поздравить… Как с чем, с назначением!.. Надеюсь, ты не забыл про свой должок?.. Вот и чудненько!.. Что? Да нет, никому побег устраивать не нужно! — Комиссар рассмеялся. — Мы не для того их ловим, чтобы потом выпускать! Нет, приятель, все гораздо проще: нужно поучить одного наглеца уму-разуму!.. Как? Тебе виднее, дорогой мой!.. Наверняка у тебя есть среди квартирантов друзья-приятели, или я ошибаюсь?.. Фамилия? Рембрандт, Кларк Рембрандт! Ты вот что… Чтобы не случилось какой ошибки, я вручу тебе его фото… Вот и хорошо! Отоспись после смены, а к вечеру приходи ко мне! Договорились? Отлично! Бывай, жду!

Услышав фамилию Рембрандт, Лариса подумала, что речь идет о ком-то другом, и, разочаровавшись, хотела уже уйти, но когда отец заговорил о фото, снова задумалась. Зачем это отец решил подстраховаться фотографией? И почему он проявляет такое внимание к какому-то заключенному? Нет, здесь что-то не чисто! Что ж, нужно срочно действовать! Почему-то теперь она была уверена, что речь идет именно о приятеле Розочки. Но почему у него другая фамилия? Да еще такая претенциозная! Рембрандт! Да еще Кларк, назвался бы уж Харменсом ван Рейном! Она усмехнулась: да, такое мог придумать только этот парень!

Лариса не стала рассказывать этого Розочке — сначала надо было все разузнать. Но как? Не может же она пойти в тюрьму и попросить начальника показать ей этого человека? Тот, конечно, свяжется с ее отцом, и тогда положение Сергея осложнится. Что же делать? Ведь он страдает из-за нее! Какая же все-таки сволочь этот Лассардо! Если бы не его фотографии!.. А что, если к нему и обратиться? Или, может, к капитану Минквуду? Как-никак, все-таки сотрудник ФБР! Но тут Лариса вспомнила, как капитан посмотрел на нее, когда речь зашла о Сергее. Нет, этот ревнивец только навредит. А Лассардо наверняка что-нибудь придумает. Что ж, проявим немного ласки, и он не устоит…

Когда их вывели на прогулку, там уже было человек двести из других корпусов. Прогулочный дворик напоминал небольшой стадион. С одной стороны была глухая кирпичная стена адми нистративного здания тюрьмы, три другие стороны представляли собой высоченные заборы из прочной металлической сетки. Сразу за кирпичным домиком — проходная, откуда дежурный офицер наблюдал за порядком на прогулке, — была спортивная площадочка, где размещались турник, кольца, штанга, гири. В другом углу квартиранты, просто прогуливались или сидели на скамейках.

Это место считалось негласным тюремным рынком, здесь можно было приобрести все, что угодно: от сигарет до наркотиков, от деликатесов до одежды. Оплата производилась различными способами: деньгами, сигаретами, любым другим, даже самым неожиданным товаром. Реже можно было расплатиться работой, зачастую криминального характера. Задолжал, к примеру, один квартирант другому определенную сумму, а отдавать нечем. Тогда кредитор либо расправлялся с ним физически, вплоть до устранения, либо поручал своему должнику так же круто рассчитаться с кем-нибудь из своих врагов.

Самое большое пространство было отдано «американскому футболу», поклонников которого здесь хватало. Все они делились на две категории: игроков и болельщиков. Судил игру обычно человек, пользующийся авторитетом и у тех, и у других. Это был здоровенный детина по кличке Зубодробилка. Свое прозвище он заработал на ринге, выступая в тяжелом весе. Однажды, вчистую проиграв сопернику, не получив денежный приз в пятьдесят тысяч долларов, он с горя так надрался, что стал доказывать свою силу в баре, раскидывая ни в чем не повинных случайных собутыльников. Вот здесь-то он «вчистую» выиграл: три сломанные челюсти, пара сломанных рук, более десятка перебитых ребер, а о разбитых головах и говорить нечего. Наутро он очнулся в полицейском участке, а вскоре получил приговор: одиннадцать месяцев лишения свободы.

В тюрьме очень уважают силу. И, как только Зубодробилка появился, он моментально стал самым уважаемым квартирантом Хотя и не обошлось без стычек с предыдущим авторитетом по кличке Козырный. Этот не отличался особой силой, но был профессиональным картежником и полтюрьмы состояло в его должниках. Он был истеричным, стервозным, как говорится, с опасным приветом, и отказаться с ним играть было практически невозможно: он моментально взрывался, начинал кричать, а если и это не помогало, то отказник знал, что в ближайшее время его покалечит кто-нибудь из должников Козырного.

Когда появился Зубодробилка, — а его лицо в обычное время светилось добродушием, — Козырный попытался склонить его к игре и после решительного отказа стал истошно визжать, нагоняя на него страх. Но Зубодробилка, выждав немного, как бы давая время одуматься, неожиданно опустил свой огромный кулак на голову Козырного. В результате новенького отправили на пять суток в карцер, а Козырного — на месяц в тюремную больничку с сотрясением мозга. Когда Козырный вышел из больницы, происшедшая с ним метаморфоза изумила всех: он забыл своих должников. Казалось, он вообще сдвинулся по фазе. Теперь он лишь изредка жалобно канючил: