— Я даже догадываюсь, кого, — хмыкнул ободренный похвалой шефа боец. — Зря вы с ним связались, товарищ полковник, — добавил он доверительно. — Менты — они все такие. Без подлянки не могут, это у них в крови…

— Спасибо, я учту, — холодно поблагодарил Волчанин, и знаток ментовской психологии увял, отступив на шаг и заняв пост у двери сортира.

Между тем процесс, происходивший в закрытой кабинке упомянутого места общего пользования, не имел никакого отношения к прямому назначению этого места. Запершись на задвижку, Михаил Васильевич как был, не снимая брюк, уселся на стульчак, спустил в унитаз воду и, не дав себе времени на колебания, с брезгливой гримасой запустил руку в стоящую справа от унитаза пластмассовую корзину. Рейдеры захватили завод до начала рабочего дня; уборщица, как и остальные сотрудники, благодаря ним не смогла приступить к исполнению своих обязанностей, и корзина была до половины наполнена мятыми клочками использованной туалетной бумаги. Преодолевая отвращение, почти уверенный, что все это или сон, или просто глупая шутка, директор завода Горчаков копался голой рукой в этом омерзительном ворохе, пока пальцы не коснулись чего-то твердого, гладкого и увесистого — судя по ощущению, металлического.

Держа двумя пальцами за ствол, Горчаков извлек из корзины тупоносый пистолет двадцать второго калибра — маленький, размером с ладонь, уродливый, годный разве что для самообороны и абсолютно бесполезный в настоящем бою.

Майор запаса и заядлый охотник Горчаков снова нажал кнопку смывного бачка и под шум хлынувшей в канализацию воды быстро и умело проделал все необходимые манипуляции: выщелкнул обойму, убедившись, что она полна, ударом ладони загнал ее на место и оттянул затвор, дослав в ствол патрон. Предохранителя здесь не было в помине, каковое обстоятельство не вызвало у Михаила Васильевича ровным счетом никаких эмоций: нет, и черт с ним. Главное, что спусковой крючок на месте, а остальное не имеет значения…

Пряча пистолет в карман и решительно отодвигая дверную щеколду, он ни о чем не думал: времени на раздумья у него было более чем достаточно, и он давно, еще минувшей ночью, все обдумал и решил. Несмотря на все заверения, он уже не рассчитывал выйти из этой переделки живым. На что он рассчитывал, так это прихватить с собой командира рейдеров, вызвать огонь на себя и дать своим девочкам шанс уцелеть. Рейдер утверждал, что Андрей Мамалыгин погиб зря. Да как бы не так! Своей смертью он напомнил Михаилу Васильевичу, что настоящие мужики, способные без многотысячных гонораров, спирта, наркотиков и даже без свидетелей принести себя в жертву чему-то или кому-то, существуют не только в кино и на страницах старых, давно переставших пользоваться спросом в библиотеках книг. Бурундук был одним из них и спокойно, без слез и жалоб, отдал жизнь за то, что большинство живущих на планете Земля индивидуумов считают просто абстракцией, не имеющей к ним никакого отношения и никак от них не зависящей: за ядерный паритет. Или, иными словами, за мир во всем мире. Старый, избитый, навязший на зубах лозунг, а для веселого, вечно жующего Бурундука он был наполнен реальным содержанием и стал смыслом не только жизни, но и смерти.

А Валя и Маринка — не лозунг. Это, товарищи, жена и дочь. А для нас, русских мужиков, это от начала времен самое что ни на есть привычное дело: встать с топором в руке на пороге своего дома и рубиться до последнего вздоха, защищая стариков, баб и ребятишек от понаехавшей, понабежавшей сволоты — татарвы, варягов, немчуры, лягушатников…

Или, как в данном случае, от желающих погреть руки на продаже маньякам оружия массового поражения.

Наклонившись вперед, Михаил Васильевич придирчиво осмотрел себя: не слишком ли заметно выпирает сквозь тонкую ткань светлых летних брюк лежащий в кармане пистолет? Пистолет был маленький, плоский и ни капельки не выпирал.

— Гут, матка, — вполголоса повторил Михаил Васильевич одну из любимых присказок покойного брата жены боевого генерала Камышева и, одернув рубашку, вышел из кабинки.

— А я уже начал беспокоиться, не просочились ли вы через канализацию, — весело приветствовал его появление нетерпеливо притопывающий ногой в дверях туалета командир рейдеров.

При взгляде на эту двухметровую, без единой капли жира фигуру с аршинными плечами боевой пыл Михаила Васильевича резко пошел на убыль. Но, даже если бы он угас окончательно, решимость сделать все как надо, осталась бы все равно. Искренне надеясь, что это так, Горчаков подошел к умывальнику, пустил горячую воду и начал тщательно, с ожесточением намыливать руки.

За полтора суток, прошедшие с того момента, как их с матерью забрали из дома люди в масках, которыми командовал (или не командовал?) отвратный тип в золотых часах, как две капли воды похожих на те, что грабители отняли у дяди Коли, Марина Горчакова узнала о себе много нового.

Как любой человек (особенно девушка, которую никогда не били по лицу, равно как и по другим частям тела — ну разве что в малолетстве по попке, да и то легонько), выросший в относительном достатке и никогда не знавший отказа в самом необходимом, она была свободолюбива и считала, что способна справиться с любыми трудностями. Первый звоночек, намекавший, что это мнение не вполне соответствует реальному положению вещей, прозвенел еще полгода назад, в феврале, когда после смерти дяди Николая к ним домой заглянул какой-то майор из полиции и, закрывшись с отцом в его кабинете, довольно долго с ним беседовал. Кабинет располагался на втором этаже, прямо над гостиной; там, как и в гостиной, имелся камин. Дымоход, естественно, был общий, и вышло, как в «Трех мушкетерах» Дюма, когда благородный Атос случайно подслушал в трактире разговор кардинала Ришелье с миледи Винтер.

Правда, Марина, не к ее чести будь сказано, подслушала разговор отца с майором Малаховым не случайно: особенности каминной акустики были изучены ею еще в возрасте двенадцати лет и уже тогда время от времени использовались по назначению, ибо сказано: кто владеет информацией — владеет миром. Ну или как минимум может своевременно слинять из дома, дав предкам немного остыть и избежав, тем самым, капитальной выволочки.

Никаких особенных тайн она в тот раз не узнала. Майор настоятельно рекомендовал отцу не поднимать шума, удовлетворившись уже имеющимися результатами расследования по факту смерти Николая Камышева. Ведь ясно же, что это типичный несчастный случай на дороге, говорил он; и зачем, скажите на милость, попусту тратить время и деньги, отрывая людей от по-настоящему важных дел? Им, людям, это может не понравиться, говорил майор; городок у нас маленький, и, случайно нажив себе врагов, с ними придется сталкиваться ежедневно — на улице, в магазине, на работе — словом, везде, на каждом шагу. Испортить себе и своим близким жизнь — пара пустяков, продолжал толстозадый майор таким тоном, словно уговаривал маленького ребенка выпить горькое лекарство; решать, конечно, вам, но подумайте сами: стоит ли игра свеч, если результат известен заранее, и он заведомо не в вашу пользу? Разумно ли ставить на карту благополучие семьи и будущее дочери просто для очистки совести?