Ответная очередь расколола стекло открытой рамы, которое со звоном и дребезгом обрушилось на пол. От рамы полетели щепки, оконный проем вспенился известковой пылью, во все стороны брызнули куски штукатурки и кирпичные осколки. Лазутчик пригнулся, еще разок пальнул на прощанье и черной тенью стремительно скользнул за угол. Уцелевший боец Волчанина качнулся, получив пулю в прикрытую легким, как пластик, и прочным, как сталь, кевларом грудь, постоял мгновение в позе человека, у которого начинается сердечный приступ, а потом, переждав боль, бросился следом. Добежав до угла, он припал на колено и, выставив перед собой автомат, осторожно выглянул из укрытия. За углом опять хлопнул пистолетный выстрел, пуля лязгнула о радиатор парового отопления под разбитым окном, боец отпрянул, упал на бок и из этого положения дал длинную очередь вдоль коридора, в котором скрылся лазутчик. Ответного выстрела не последовало, и боец, ловко поднявшись на ноги, скрылся за углом, чтобы продолжить преследование.

История повторялась: прошлым утром затеянная покойным Бурундуком самоубийственная перестрелка началась именно здесь, в этом коридоре и даже на этом же самом месте. Волчанин уже тогда догадывался, почему это произошло; теперь он знал это наверняка, и при мысли о том, что ряженый в одного из его бойцов лазутчик мог унести с собой папку, Виктор Викторович скрипнул зубами: лыко-мочало, начинай сначала! Да сколько можно, в конце-то концов! Откуда они все время берутся, эти отморозки, так и норовящие превратить простую, изящную операцию в какой-то глупый водевиль, где все, как угорелые, бегают взад-вперед по лестницам и палят в белый свет, как в копеечку?

— Ушел мой товарищ и песню унес, — сказал у него за спиной Горчаков, о котором Виктор Викторович, грешным делом, временно позабыл. — С тех пор не слыхали родные края… Да, дисциплинка у вас хромает!

Не удостоив его ответом, Волчанин включил рацию и металлическим голосом отрывисто пролаял в микрофон:

— Внимание! Проникновение в административный корпус. Повторяю: проникновение постороннего в административный корпус! Объект вооружен. Приказываю уничтожить. И повнимательнее там, — добавил он уже другим, нормальным голосом, — он одет в нашу униформу.

Где-то неподалеку, то ли на лестнице, то ли уже на первом этаже, опять начали стрелять. Снова с дребезгом посыпалось битое стекло, стрельба ненадолго стихла, а потом возобновилась уже во дворе.

— Пойдемте, Горчаков, — сказал Волчанин, оборачиваясь к пленнику, — посмотрим, осталось ли что-нибудь в этих копях царя Соломона…

И в это мгновение Михаил Васильевич выхватил из кармана пистолет.

Он слишком долго колебался, не решаясь сделать шаг, от которого будет зависеть все, и который потом уже не вернешь обратно. Да и шаг, к тому же, был еще тот: взять и вот так, за здорово живешь, застрелить живого человека, который даже не догадывается, что у тебя на уме. Да не просто застрелить, а подло, в спину; кто думает, что это легко, пусть сам попробует.

Но момент был просто идеальный; другого такого же ждать не приходилось, и Михаила Васильевича специально об этом предупредили: как только случится удобный момент, стреляй не раздумывая, второго шанса, скорее всего, не будет. И когда рейдер начал оборачиваться, Горчаков понял, что момент упущен — ну, может быть, еще не совсем, но почти упущен. И, поняв это, рывком потянул из правого кармана брюк тупоносый мелкокалиберный пистолет.

И проклятая угловатая штуковина, будто назло ему, зацепилась за подкладочную ткань. Это было как в дурном сне, когда бежишь и никак не можешь убежать от неотвратимо надвигающегося кошмара, а оружие, которым ты собрался разить нечисть, прямо у тебя в руках вдруг превращается в какой-то негодный, распадающийся на куски хлам: пистолет становится сломанной пластмассовой игрушкой, а меч-кладенец — гнилой суковатой веткой.

Михаил Васильевич рванул сильнее, ткань негромко треснула, и получившая свободу рука по инерции отлетела за спину. Ладонь сжимала короткую, вот именно как у детской игрушки, рукоятку, указательный палец лежал на спусковом крючке. Горчаков начал поднимать руку, но момент, действительно, был упущен: рейдер соображал быстро, а реагировал еще быстрее, и его пудовый кулак опередил пулю, с убийственной силой ударив Михаила Васильевича в подбородок.

Горчаков рухнул, как подкошенный, маленький тупоносый пистолет, вертясь волчком, отлетел в сторону и замер у плинтуса.

— Дьявол, — тряся ушибленной кистью, озадаченно пробормотал Волчанин. — И тут не без сюрпризов! Что же это за завод такой, где в каждом сортире по стволу припрятано?

Он наклонился, чтобы подобрать пистолет, и в это время стрельба во дворе вспыхнула с новой силой. Палили так густо, словно там, снаружи, началась настоящая война. Шальная пуля, дзынькнув, пробила оконное стекло, на шею Виктору Викторовичу посыпались мелкие колючие осколки. Он выпрямился, с растущим удивлением прислушиваясь к доносящимся снаружи звукам. Он действительно был удивлен, потому что теперь к оглушительному треску автоматных очередей добавилось неразборчивое металлическое рявканье мегафона.

— Тревога! — захрипела лежащая в нагрудном кармашке рация. — Все к транспортной проходной! Повторяю: противник штурмует транспортную проходную!

— Я Первый, — прижав тангенту, сказал Волчанин в укрепленный у щеки микрофон. — Кто говорит? Какой еще, к дьяволу, противник?

— Я Шестой, — откликнулась рация. — Это менты, шеф.

— Какие менты? — изумился Волчанин.

— Да, по ходу, местные. Совсем ополоумели, черти, на поражение стреляют!

— Приказываю удерживать периметр до особого распоряжения, — снова взяв металлический командный тон, заговорил Волчанин. — Патроны беречь, стрелять прицельно. Если это местные, надолго их не хватит.

Он выглянул в окно. Нешуточный бой у ворот транспортной проходной угас так же быстро, как и разгорелся. Теперь там происходила вялотекущая перестрелка, из чего следовало, что первая атака отбита, противник откатился на исходные позиции и теперь вымещает злость и разочарование, попусту расходуя патроны. За воротами, посверкивая красно-синими молниями работающих проблесковых маячков, косо торчала на простреленных шинах изрешеченная пулями полицейская «Лада» без единого целого стекла. Около нее неподвижно лежал человек в надетом поверх серой униформы зеленом армейском бронежилете и стальной солдатской каске. Еще один мешком серо-зеленого тряпья висел на воротах, через которые пытался перелезть. Скверно спланированный и крайне непрофессионально проведенный штурм захлебнулся, но Волчанин понимал, что долго это не продлится: рано или поздно кто-нибудь сообразит взять в городе первый подвернувшийся под руку грузовик и высадить ворота. Это, конечно, не страшно, но ментов тогда придется перебить, как собак. А впрочем, что их жалеть? Семь бед — один ответ; у них уже есть потери, и, если не убраться отсюда раньше, чем командующий этим бездарным штурмом болван окончательно потеряет голову и вызовет из области ОМОН, дело может кончиться по-настоящему скверно.

Собственно, надолго задерживаться здесь никто и не планировал.