(отводит руку). Прости! Но что случилось? Я не пойму, в чем дело, однако? Да, о тебе говорили года три-четыре назад… Черт побери, не могу вспомнить, что же там было?

Б р а н к а (истерически смеется). Я отравилась… Бросила Петра.

А д а м. Да, будто бы в этом роде, я не помню наверное. А сейчас ты с Петром? Я рад, очень рад, Бранка, дай я тебя поцелую! Ты всегда была замечательная девчонка! Ну, что ты делаешь? Общественно-политической работой уже не занимаешься?

Б р а н к а. Я давным-давно ушла со сцены… Ты помнишь мои постоянные мигрени…

А д а м (восхищенно). Да, это известно, твои мигрени… Маленькие мигрени… Ты не можешь себе представить, как приятно разговаривать с живым человеком о миленьких маленьких мигренях…

Б р а н к а. А ты все такой же шутник, Адам, как и был…

А д а м (растроганно). И не надо меняться, не надо, Бранка, прошу тебя, рассказывай хотя бы о мигренях, только говори, болтай, чирикай… Что ты делала потом? Как это получилось, что ты отравилась, а на самом деле не отравилась? Расскажи мне о море! Как Петр? Для него по-прежнему существуют одни только проблемы? Человек действия, который горит на работе? Мне все интересно. А ты по-старому увлекаешься музыкой? Чем ты занимаешься? Как твой сын? Ну, Бранка, прошу тебя как бога, говори! Куда ты сейчас ходила, где была? Ты появилась на моем пути как звезда! Говори, малышка!

Бранка смеется.

И смейся! Люди разучились и плакать и смеяться! Говори, говори! Я должен тебя поцеловать!

Б р а н к а (сквозь смех). Вот пристал, чудак! Я все расскажу тебе по порядку, но прежде, пожалуйста, отойди от этой стены. На нее уже веками мочатся все пьяные и все собаки.

Свет быстро гаснет, последняя вспышка — и наступает темнота, которая была бы полной, если бы впереди, на просцениуме, слева, прожектор не освещал небольшое круглое пятно на полу.

Ну конечно, опять короткое замыкание. Чем больше электростанций, тем чаще короткие замыкания. К счастью, мы уже подошли к вилле. Где ты, Адам? Дай мне руку! Так, осторожно, здесь порожек, так… (Вводит его в круг света.) Эта лампа всегда горит… Ты не испачкался? Так о чем тебе рассказать? О себе? Где я была? Я возвращаюсь с большой выставки мод, новейшие модели социалистической конфекции. У Петра сейчас работает машинисточка — очаровательное создание, ты познакомишься с ней — дивная девочка. Так вот, она имеет потрясающее влияние на Петра, не смейся, нашелся такой человек. Я хотела купить ей платье. А когда уже выбрала, мне сказали, что это опытный образец. Через годик-другой будет налажен массовый выпуск. Ну, так что ты еще хочешь знать обо мне? Что тебе еще рассказать?

А д а м. И все-таки… Говори, Бранка.

Б р а н к а. Хорошо, если ты обещаешь пойти и посмотреть нашу новую мебель.

А д а м. И ты помешалась на Бидермайере, Людовике Четырнадцатом, Пятнадцатом и Шестнадцатом? Ты не слишком оригинальна.

Б р а н к а. Эпидемия мещанского вкуса на нынешней, социалистической стадии общественно-экономического развития и всеобщего подъема жизненного уровня. Я знаю, я не оригинальна, но удалось приобрести несколько поистине музейных вещиц. Я купила два портрета и уверяю всех, что это мои прадед и прабабка. Петра тоже в этом убедила.

А д а м. И Петра?

Б р а н к а. Я же говорю тебе, он удивительно изменился. Даже забыл свои проклятые словечки: «Прими порошки! Прими порошки!» Из-за них я чуть было с ума не сошла. «Прими порошки…».

А д а м. Стало быть, афера в «Фортуне» отразилась и на нем!

Б р а н к а. В какой «Фортуне»?

А д а м. Экспорт-импорт. Ведь не будешь же ты уверять меня, что не интересовалась, где твой муж уже три года состоит генеральным директором.

Б р а н к а. Ах да… Разве упомнишь все предприятия, заводы и учреждения, где он был генеральным директором! Разве он знал, чем я занималась эти годы? Он только твердит: «Прими порошки, прими порошки!» Нет, мой милый, изменился он не из-за «Фортуны», тут виновата машинисточка.

А д а м. Послушай, Бранка, а ведь опасно, когда машинистки меняют характер своих шефов.

Б р а н к а. Не подумай, что я считала Петра святым. Прежде, давно, меня это волновало, сознаюсь. Например, после истории с этим… как его, вашим общим другом, ах да, с Бартолом Финком, но потом я привыкла. Ни одна женщина, в том числе и я, ни одна женщина из тех, что у него были, нисколько не влияла на его жизнь. А эта малышка, еще ребенок, не знаю, что она в нем пробудила… Впрочем, она и на меня оказала влияние. После стольких лет я вчера открыла рояль, сегодня у меня ни разу не было мигрени, и мне было ужасно приятно, Адам, когда ты меня поцеловал.

Музыка усиливается.

А д а м. Бранка, что это за сумасшествие?!

Б р а н к а. О, мой сын и его компания разминают суставы. Но ты мне обещал восхищаться моей мебелью. Идем. (Доверительно берет его под руку.)

КАРТИНА ВТОРАЯ

А д а м  и  Б р а н к а оборачиваются: там, где была длинная грязная стена из интермедии, закрывавшая горизонт, теперь ярко освещенная терраса виллы Петра Марича. Два декоративных зонта-грибка, несколько садовых стульев, шезлонг и пара столиков. На одном — бутылки. На другом — патефон, изрыгающий танцевальную музыку. В глубине сцены — вилла, зрителям виден один этаж.

Главный вход — стеклянные двери открыты настежь, за ними холл, на стене два больших портрета — женщина и мужчина в костюмах середины прошлого века. Налево и направо двери в другие помещения виллы: слева — в кабинет Петра, справа — в комнаты Бранки.

М е к и  и  Д ж е к и, Р и н а  и  Ф и н а, двое юношей и две девушки, энергично танцуют. Как принято в современном танце, каждый движется сам по себе, все внимание сконцентрировав на ритме, который постепенно убыстряется. Отличить Меки от Джеки или Рину от Фины необыкновенно трудно: тот же рост, тот же цвет волос, одинаковые костюмы и платья. Всем четверым вместе нет и восьмидесяти лет. Они ровесники  Ю р и ц ы  М а р и ч а, который полулежит в шезлонге спиной к зрительному залу. Шезлонг стоит рядом с патефоном. Партнеры находятся словно в трансе и ничего вокруг не замечают. Бранка и Адам поднимаются на террасу. Бранка целует Юрицу, он встает, здоровается за руку с Адамом. Они о чем-то говорят, но из-за музыки не слышно ни слова, оба пожимают плечами. Бранка и Адам проходят мимо танцующих в холл. Бранка останавливается, показывает Адаму портреты. Он с видом специалиста рассматривает их. Хочет свернуть налево, но она мягким движением подталкивает его направо, в свои комнаты.

Ритм танца становится бешеным. Все четверо — отличные танцоры, они, очевидно, наслаждаются танцем. Хлопают в ладоши, топают, подпрыгивают, испускают громкие вопли.

М е к и (кричит). Прибавь темп, Юрица! Прибавь темп!