Сам главнокомандующий прибыл к своей армии лишь к середине апреля из Петербурга, где беззаботно отдохновлялся в кругу своих домашних и под присмотром своей супруги Прасковьи Васильевны. Единственно, что отравляло Мусину-Пушкину тамошнее пребывание, так это постоянные прозрачные намеки императрицы на важность зимней кампании. Всякий раз при встрече с генералом Екатерина начинала расхваливать доблесть старого фельдмаршала Ласси, который в свое время воевал в Финляндии зимой, причем, весьма успешно. Мусин-Пушкин поддакивал императрице и делал вид, что ничего не понимает из ее разговоров, стоически отсидев всю зиму дома, он по оттепели, не торопясь, отправился во главе собственного обоза и нескольких сотен дворовой челяди на фронт.

Нападать на неприятеля Валентин Платонович после долгих раздумий решил южнее озера Сайма, чтобы одним ударом захватить бывшие неподалеку главные магазины шведской армии, оставив последнюю голой и босой. Наступление началось в последний день мая, когда лесные дороги несколько подсохли после весенней распутицы. Внезапным ударом русский авангард сбил шведов у деревни Христина. Второй удар был нанесен несколько севернее, у местечка Парасальми, но здесь бой вышел неудачным. Шедшие в густых колоннах русские батальоны были буквально расстреляны картечью из замаскированных в лесу пушек и, истекая кровью, откатились. К месту боя примчался на взмыленном коне неутомимый Михельсон.

– Каковы потери? – крикнул он, со злостью бросая поводья.

– Полтысячи уже положили! – сдавленно доложился отрядный начальник генерал-майор Шульц.

– Сдуру можно и палец сломать!

Михельсон вытер платком вспотевшее багровое лицо. Не глядя на семенившего рядом Шульца, отправился осматривать передовые позиции.

– Будем все начинать сызнова! – заявил он, спрятав подзорную трубу. – Выкатывайте вперед артиллерию!

Солдаты, переводя дух, жевали подвезенные ячменные лепешки, запивая кислым молоком.

Спустя какой-то час по шведам ударили русские пушки, одновременно двинулась в обход лесными тропами пехота. Не приняв боя, шведы бежали. Бросая обозы, барон Стединг уходил на север. Вездесущие казаки первыми набивали брошенным добром переметные сумы. Хвалили шведов:

– Хорошо живут, ишь добра-то с собой таскают сколько! Завсегда есть чем поживиться!

– В Лапландию, видать, подался Стединг! – довольно хмыкали в усы офицеры дозорных разъездов. – Нам его никак не догнать, уж больно прытко поскакал!

– Каковы потери теперь? – вновь поинтересовался у Шульца Михельсон, когда батальоны двинулись вслед неприятелю.

– Убитых и пораненных не имеется. – Понурив голову, доложил отрядный начальник.

– Вот как надо вам воевать и впредь! – наставительно заметил победитель Пугачева, легко вскакивая в седло. – Чтоб солдата понапрасну не губить, головой думать надлежит, а не каким иным местом!

Артиллерийской батареей у Михельсона скромно и добросовестно командовал артиллерийский поручик Ваня Пнин, внебрачный сын фельдмаршала Репнина. Артиллеристом Ваня был хорошим и метко палил по шведам, за что получил Анненский крест от самого командующего. Но мечтал Ваня об ином.

– Хотел бы я сделать так, чтобы у нас в России и последний крестьянин книжки читал да на языках иноземных изъяснялся! – говорил он в минуты откровения сослуживцам, а потом читал свои вирши:

Офицеры артиллерийские от вирший таких заумных делали круглыми глаза, переглядывались: дурит, мол, фельдмаршальский сынок, даром, что незаконнорожденный!

Ночами в своей палатке Пнин писал трактат «Опыт о просвещении относительно к России» и переводил французских классиков. Мечтал же о собственном литературном журнале. Когда-то все это сбудется, хотя жизни было отпущено Ване всего ничего. Сегодня никто и не помнит уже об Иване Пнине, а зря, человек он был светлый и таланта большого. Светлая память ему – воину и литератору!

Медленно, словно нехотя, линия фронта начала постепенно смещаться на запад. Но и у неприятеля был заготовлен свой ответный ход. В начале июня Густав Третий начал выводить главные силы с винтер-квартир, а спустя неделю нанес ответный мощный удар по приморскому флангу русской армии. Отогнав тамошние российские слабосильные отряды, шведы с ходу форсировали речку Кюмень. Одновременно в ее устье вошла шхерная флотилия короля и ожесточенно бомбардировала Кюменьгородскую крепость. Перебравшись через реку, королевская гвардия обрушилась на отряд генерал-майора Боура. Отбиваясь, наши отходили. Бой у местечка Лиикалы. Отход. Бой у местечка Скогбю. Отход.

Наконец солдаты Боура соединись с отрядом генерала Левашева, дравшимся правее. Дальше отходить им было некуда. Крепость Фридрихснгамскую велено было удерживать до последнего. Теперь солдатам оставалось одно – умирать! Но в самый тяжелый момент шведы, неожиданно для всех, вдруг ослабили натиск. Почему и отчего это случилось, никто не знал.

А через несколько дней к главным силам вышел с боем арьергард русского отряда. На солдат страшно было смотреть, столь измучены и ободраны они были. Во главе их подполковник Кузьмин-Караваев. Голова повязана какой-то грязной тряпкой, лицо обросло щетиной, от мундира остались одни лохмотья.

– Вышли все и раненых на себе вынесли! – устало доложился он.

Именно этот долговязый подполковник со своими солдатами и стал причиной прекращения наступления шведов. Значительно отстав от главных сил отряда, Кузьмин-Караваев начал настоящую партизанскую борьбу. Каждая пядь земли доставалась теперь шведам ценой немалой крови. За каждым кустом, за каждым поворотом дороги их ждали свинцовые пули караваевских стрелков.

Наступающие то и дело натыкались на расставленные подполковником хитроумные ловушки-засады и теряли людей от точных выстрелов невидимого противника. А чего стоили внезапные штыковые атаки на узких лесных дорогах, когда на бредущих солдат внезапно обрушивались партизаны Караваева с криками «ура» и не было от них не пощады, ни спасения. У деревни Скогбю упрямый подполковник дважды заманивал шведов за болотистый ручей, а затем укладывал их там сотнями, расстреливая на выбор.

Именно столь упорное сопротивление горстки русских солдат, огромные потери и почти мистический ужас шведов, боявшихся отныне каждого куста, и стал причиной остановки королевских войск. Обеспокоенный солдатским ропотом, Густав Третий решил не рисковать и подтянуть свежие части.

Однако, несмотря на этот частный успех начало кампании, по большому счету, было Мусиным-Пушкиным проиграно. Отбив у неприятеля никому не нужные саймские болота, генерал едва избежал разгрома на приморском левом фланге.

– Почему вы медлите, почему не нападаете сами? – вопрошали все Мусина.

«Мешок нерешимый» лишь руками разводил: