Именно поэтому она решила не переводить на личности диалог об общественных ценностях. Ясно, что без искры вдохновения ситуацию уже не разрядить. Они будут стоять тут и препираться до самого утра, пока не начнется новый рабочий день. Она живо представила удивленное лицо господина Кувалдина, который узрит на крыльце своего офиса капитана милиции, подуставшего уговаривать некую журналистку не предпринимать противоправных действий. Картина никак не выходила обнадеживающей.

И тут помощь подоспела с неожиданной стороны. Писатель Кузьмин-Зорин то ли устал слушать дружескую перепалку, то ли переполошился, что вскоре вернется его напарник и дело само собой загнется, а скорее всего подчинился давно кипевшему в его грудной клетке восхищению перед деятельностью известного следователя, но так или иначе он вдруг располыхался в радостной улыбке и, бережно сохраняя ее на лице, шагнул к Вадиму:

— Да перестаньте вы, пожалуйста! Вы ведь меня совсем не знаете!

— Да?! А почему, собственно… — Тот несколько опешил и отступил на шаг. Но Кузьмин оказался напорист в своем наступлении и тем самым слегка оттеснил Терещенко от крыльца, на котором стояла Алена.

— Я детально изучал статьи госпожи Соколовой и, признаюсь, каждый раз отмечал для себя, что одного действующего лица в ее историях не хватает. А уже потом, когда стал сопоставлять факты… Господи, уважаемый товарищ следователь, вы простите, что я к вам так по-пролетарски, но согласитесь, что «господин следователь» в наших условиях как-то не звучит…

За время его пламенного «введения в тему» Вадим окончательно потерял ориентиры. Глаза его приобрели ошалелое выражение. Он даже перестал хмуриться.

— Позвольте, — ему все-таки удалось вклиниться в поток писательского приветствия, — а почему я вас должен знать?

— Ой, да ну как же! — искренне изумился тот. — Вы просто обязаны познакомиться со мной поближе!

— В каком смысле? — окончательно изумился Вадим, видимо, заподозрив не совсем здоровые намерения охранника.

— Ой, — тот глупо хихикнул, окончательно уверив собеседника в его смутной и неприятной догадке. В довершение к этому «ой» писатель застенчиво прикрыл рот рукой и скорее всего густо покраснел.

Вадим предпочел отступить еще шага на три и осторожно нащупал кобуру на поясе. Близко знакомиться с охранником он явно не желал.

— Да нет! — Тот даже икнул от смущения. — Я уже взял вас!

— Ну да! — Тут Вадим совсем потерялся и, бросив встревоженный взгляд на Алену, тоже залился румянцем. — Что-то не припоминаю.

— Вот всегда так: напьются как свиньи, а наутро разбор полетов устраивают, — издеваясь, заметила она.

— Довольно грубо с твоей стороны, — обиженно крикнул ей Терещенко. — Ты же знаешь, что я не пью. А подозревать меня в остальном просто аморально. К шуточкам он сейчас не был расположен. — Ох! — Тут Кузьмин-Зорин понял, что увел разговор не в ту сторону, и счел нужным прояснить ситуацию:

— Вы — герой моего романа!

— Это уже слишком! — Вадим развел руками. К великому сожалению писателя, конфуз только усилился. Кузьмин-Зорин все-таки постарался оправдаться;

— Видите ли, я — автор рассказов. — Ну и что? — осторожно осведомился собеседник. Алена уже откровенно хихикала, что привело следователя в состояние крайней растерянности, готовой перейти в безудержный гнев.

— Так вот, я долго собирался написать что-нибудь стоящее: искал тему, думал над сюжетом, составлял характеры персонажей. И наконец меня осенило — теперь я пишу роман, в котором главное действующее лицо, не удивляйтесь, вы! Ну и Алена, конечно, — он небрежно махнул рукой в ее сторону. — Но вы ведь понимаете, женщина не в состоянии раскрыть преступление. Вернее, может, но об этом никто не станет читать. А посему не уделите ли вы мне несколько минут для общения? Не подумайте, я не какой-нибудь «самиздат». Я вполне уважаемый автор детективных рассказов, и меня много печатают, — гордо соврал под конец Кузьмин-Зорин.

— Что, прямо сейчас хотите, чтобы я начал уделять вам время? — недовольно переспросил Вадим, которого известие о том, что он стал чьим-то героем, похоже, совершенно не порадовало.

— Ага! — с воодушевлением подтвердил свои намерения писатель.

Алена, воспользовавшись удобным моментом, когда их с Терещенко разделяло не только добрых пять метров, но еще и преграда в виде плотной фигуры охранника, тихонько юркнула в дверь офиса.

Она успела пробежать довольно длинный коридор и, только достигнув обширной приемной, услыхала за спиной гневное обещание Терещенко, направленное скорее всего в лицо горе-писателю: «А вас я еще привлеку за соучастие! Зубы он мне вздумал заговаривать!»

— Да вовсе и нет! — растерянно пролепетал тот. Вадим ворвался в офис с готовностью к атаке, которая присуща разве что таксе, влезающей в лисью нору.

Его приближающиеся шаги ввергли Алену в нервный трепет. Не помня себя, она ринулась за огромный кожаный диван и там, осев в темноте, притаилась.

Следователь влетел в приемную, оглашая пространство нервным, прерывистым дыханием. Охранник предусмотрительно остался на улице, так что ждать помощи ей было неоткуда.

— Та-ак! — протянул Терещенко. — Значит, еще и в прятки будем играть.

Он медленно прошел в центр комнаты. Алена старалась не дышать, понимая весь идиотизм ситуации. Конечно, он не даст ей завершить операцию, но и выходить из своего укрытия почему-то не хотелось. Пока она сидела за диваном, судорожно соображая, как поступить, Вадим огляделся и вопросил в пространство лилейным голоском, подражая няне, которая решила поддержать игру зашалившегося малыша:

— А где же это наша Аленушка, где? Куда же она спряталась?

Ей очень захотелось встать и наградить его затрещиной, но она сдержалась. «Пусть измывается, идиот! Все равно я отсюда не уйду, а начнет силой вытаскивать, еще посмотрим, кто кого!»

Терещенко сделал еще один осторожный шаг в сторону дивана и замер. В это время в глубине коридора послышались приближающиеся голоса. Один из них принадлежал Кузьмину-Зорину, причем голос этот был крайне взволнованным:

— Да ты сбрендил! Приволочь сюда девицу!

— Отвяжись, — скупо ответил обладатель другого. — Ты меня за пивом отпустил? Отпустил. Я те пива принес? Принес. А остальное не твоя забота.

— А если кто заявится? — Зорин явно пребывал в состоянии крайнего отчаяния и едва сдерживался, чтобы не разразиться бурной истерикой.

— Да что с тобой?! — изумился его оппонент, наверное, весьма озадаченный такой реакцией. — В первый раз, что ли? Кому придет в голову припираться на работу в час ночи?! Кувалдину, что ли, или Прохорову? Да они уже десятый сон видят.

— Гоша! Ты сильно рискуешь, — заметил ему писатель с придыханием. — Причем не только своей головой, но, извини, и моей тоже. — Я тебе уже сказал, отвяжись, — закончил спор его коллега по вневедомственной охране. — Не могу я всю ночь без бабы, понятно?