– Я не знаю, почему там не было никакого ножа. Нож был, ему деться было некуда. Может быть, он завалился куда-нибудь?

Чекмачев с брезгливой жалостью взглянул на Ирину:

– Вы плохо себе представляете, что значит осмотр места происшествия. Там не может что-то пропасть или «завалиться». Опять-таки, я напоминаю вам, что мы работаем только с фактами, а не с иллюзиями. Может быть, я не исключаю, что вы правы. Может статься, что нож действительно был, но потом чудесным образом куда-то исчез. Но у меня перед глазами протокол, подписанный следователем и двумя понятыми.

Чекмачев протянул ей бумагу.

– Ведь никто не вынуждал их подписывать?

Ирина провела рукой по закрытым глазам, словно пытаясь пробудиться.

– Вы же подпишетесь под протоколом допроса? – спросил Чекмачев без доли издевки.

Ирина открыла глаза.

– Нет. Я ничего не подпишу.

– Почему? – удивился Чекмачев.

– Я ничего не буду подписывать без моего адвоката. Я и без того наделала слишком много глупостей. Все, довольно.

– Вы не можете это не подписать. Все записано с ваших слов и никак не может повредить вам.

– Нет, – уперлась Ирина. – У меня адвокат, – жалко похвасталась она, – он вас всех выведет на чистую воду.

Гордеев казался теперь Ирине чем-то вроде ангела-хранителя. Это был единственный человек, который связывал ее с большой жизнью и, если положить руку на сердце, то он был единственный человек в ее жизни. Ни Ободовская, ни Руфат, ни прочие, менее значительные персонажи, уже больше не существовали для нее. Гордеев, как казалось Ирине, непременно должен выручить, спасти ее. Ей почти виделось воочию, как Гордеев заходит в подъезд, нагибается, заглядывает с кряхтением под батарею и извлекает оттуда нож, не замеченный следствием.

«Безумная, – думал в то же время Чекмачев. – На что она рассчитывает? Что ее спасет какой-то адвокат?»

– Постойте! – воскликнула Ирина. – Нет ножа? А как же тогда чемодан?! Кто его порезал? Я сама, что ли?

– Какой чемодан? – опешил Чекмачев.

– Мой чемодан! Я приехала из Крыма, я была с чемоданом!

– Новости, – сказал следователь. – В протоколе нет никакого чемодана.

Лязгнул железом замок, и дверь в сарай открылась, заливая пол солнечным светом.

– Ну, можно выходить! – крикнул Константин Константинович. – Давай, Сынок, не тяни.

Послышались шаги и на пороге появился… Исмаил. Все лицо и грудь его были в крови, одну ногу он волочил.

– А где Сынок? – неуверенно поинтересовался Константин Константинович, так и не веря до конца, что ошибся в выборе.

– Где, где, в звезде… – пробормотал Исмаил и вывалился из сарая.

– Ну чего, пускать собак? – спросил Пряник.

Константин Константинович еще раз посмотрел в черноту дверного проема и тихо позвал:

– Сынок! Сыно-ок! Жив еще?

Из глубины сарая донесся лишь глухой стон. Константин Константинович вздохнул и махнул рукой:

– Пускай.

Пряник снял намордники и отстегнул шлею поводка. Собаки, обгоняя друг друга, с лаем ринулись в сарай. Овчарка даже вырвалась вместе со шлеей.

Первым нужно было во что бы то ни стало убить терьера. Если его не убить первым, то он убьет уж точно. Если промахнуться и не остановить его с первого раза, то все.

И Сынок не промахнулся. Поймал этого терьера на лету, в броске, когда тот стрелой прыгнул, чтобы сомкнуть свои челюсти на горле Сынка. Но один хищник оказался проворнее другого. Сынок поймал пса за глотку и резко дернул вниз. Шейные позвонки у терьера хрустнули, и эта идеальная машина убийства превратилась в мешок с костями.

Уже этим мешком Сынок сбил с ног овчарку. Доберман вцепился в мертвого терьера зубами и, почувствовав на языке кровь, уже не отпускал. Сынок перебил ему хребет ударом ноги. А вскочившую овчарку он поймал за поводок, который не успел отстегнуть Пряник. Остальное было делом ловкости руки, и уже через секунду шлея захлестнулась на шее зверя, а еще через две секунды овчарка хрипела и сучила ногами, повиснув на потолочной балке.

Все кончилось меньше чем за минуту. Когда стихли последние звуки, Константин Константинович свистнул, призывая собак к ноге. Но ни одна собака из сарая не выбежала.

– Адольф, Шельма, Кайзер! К ноге! – крикнул старик и похлопал ладонью по бедру.

– Гав-гав! – раздался чей-то голос, и на землю шлепнулось растерзанное тело терьера. Вслед за ним из сарая вышел Сынок, таща за ногу дохлого добермана.

– Ваши собачки? – спросил он и швырнул тело добермана под ноги Константину Константиновичу.

– Как… Ты что, их?.. – Старик никак не мог поверить своим глазам. – А где Адольф?

– Адольф? Ах, Адольф! Там, в сарае, на поводке висит.

– Ты их что, сам убил? – удивленно пробормотал Пряник. – Где ты так научился?

– Места знать надо. – Сынок махнул рукой. – Дайте сигарету кто-нибудь.

Сразу несколько мужиков предложили ему сигарету. Сынок выбрал «Мальборо», оторвал фильтр и прикурил от тут же чиркнувшей перед носом зажигалки.

– Его надо брать, – тихо сказал Косой, толкнув шефа в бок.

– Надо. – Старик наконец начал приходить в себя. – Только… Только за собак ты мне заплатишь. Это были мои собаки. Ты все понял?

– Нет, – сказал Сынок. – Это ты мне собаками заплатил. Думаешь, я забыл, как ты меня полоснул скальпелем? Или не устраивает оплата?

Константин Константинович отступил на шаг. В горле сразу пересохло. Сынок все помнил. Сынок обиды не забывал.

Старик сейчас был рад, что отделался так, в общем, задешево. Поплатился жизнью собак, а не своей собственной. С этой минуты он Сынка люто возненавидел, но еще больше – боялся.

Людочка хотела поздравить Сынка по-своему. Но тот послал ее спать. Прошедшей ночи и особенно дня ему хватило по самое горло.

На этот раз Сынка разбудил Пряник. Он проникся к однорукому особым уважением после того, как тот убил псов.

– Вставай. – Он осторожно потряс за плечо. – Вставай. Константин Константинович зовет.

– Константин Константинович, Константин Константинович… – ворча и мотая головой, Сынок слез с кровати. – Самому, блин, не спится по ночам, и нам, блин, не дает. Чего надо?

Сунув ноги в башмаки, он наконец встал.

Из «академгородка» Сынка переселили снова в монастырь, в главное здание, где на втором этаже были довольно уютно оборудованы бывшие кельи.

Толстенные стены и маленькие окошки могли настроить на романтический лад, но Сынку было не до романтики. С утра до ночи они занимались в спортзале, стреляли, бегали, дрались, выматывались так, что он каждую ночь просто умирал.