Запомнилось, как в районе станции Становый Колодезь мы нашли тела наших сожженных заживо товарищей, попавших к немцам в плен. Младший лейтенант и двенадцать рядовых бойцов… Несколько раз мы попадали под жесточайшие массированные артобстрелы в чистом поле. Вскоре и наш сводный батальон был фактически окончательно добит, остатки курсантских рот пошли в атаку на деревню Юдино, там нас так накрыли из «шестиствольных» минометов, что после этого боя с трудом набрался взвод уцелевших со всего батальона. 4 августа погиб мой друг Гриншпун, ранило Комского, а через три дня и я получил пулевое ранение в ногу. С поля боя выползал сам, а когда увидел санитаров — сознание меня покинуло, видимо, слишком много крови потерял…

После войны, волею случая, мы с Комским нашли друг друга. Борис посвятил несколько лет поискам курсантов из нашей роты, проделал большую работу, но, как выяснилось, из курсантов нашей роты, кроме нас двоих, видимо, никто войну не пережил. Из офицеров после войны нашли только комвзвода Рыбалко…

Привезли меня после санбата в госпиталь, в Тулу, сделали две неудачные операции, образовался «ложный сустав», и меня переправили в специализированный госпиталь в город Боржоми, в Грузии. Пришел хирург-армянин, говоривший по-русски с сильным акцентом. Посмотрел на ногу и сказал: «Операцию будэм снова дэлат. До сорока лет будэш без палочки ходыт». Хирург ошибся, только в пятидесятилетнем возрасте мне понадобилась палочка для ходьбы. Его «золотые руки» вернули мне возможность воевать дальше, операция прошла успешно, и рана быстро зажила. После выписки я попал в запасной полк в Тбилиси, но уже через 10 дней в составе маршевой роты я был отправлен на фронт. Привезли нас в 41-й стрелковый корпус, в 3-ю армию генерала Горбатова.

— Как вы попали в разведку?

— Выстроили прибывшее пополнение на поляне. Из-за моего высокого роста и крепкого сложения я всегда был в строю правофланговым. Подошли «покупатели». Представители разведки обладали правом первыми обходить маршевое пополнение и отбирать к себе людей. Поэтому ко мне сразу подошел какой-то офицер, задал пару «дежурных» вопросов: «Где воевал? Откуда родом? Куда ранен?» — и сразу спросил: «В разведку служить пойдешь?» Я согласился. Вот и вся процедура. Уже через час я оказался в расположении 368-й отдельной разведроты 283-й стрелковой дивизии.

— Какова была структура отдельной разведроты дивизии? Кому подчинялись разведчики? Кто имел право ставить боевую задачу отдельной разведроте?

— В моей роте было примерно 50 человек, распределенных по двум взводам. За почти полтора года моей службы в разведроте я не помню, чтобы у нас долгое время был офицер на должности командира роты. Присылали на это место несколько человек, но они вскоре от нас уходили в другие части на повышение, и новых замен больше не было.

Взводами командовали лейтенанты или опытные разведчики в старшинском звании. Каждый взвод — это, по сути дела, отдельная разведгруппа, которая на время разведпоиска делилась на группу захвата и прикрытия. Подчинялись мы непосредственно командиру дивизии генерал-майору Коновалову и начальнику разведки дивизии Глебу Павловичу Облапу. Только два человека — Коновалов и Облап — имели право ставить разведроте задачи на поиск и так далее.

По структуре роты. Кто числился в составе подразделения, кроме разведчиков? Например, у нас не было своих радистов или оружейника. Имелся санинструктор, который в «поиск» не ходил, но во время «поиска» был обязан нас ожидать в передовой траншее и в случае, если кого-то ранило, должен был помогать вынести разведчика с нейтральной полосы и на месте оказать помощь. Своих саперов у нас не было. Саперы придавались для разминирования прохода к немцам из саперного батальона дивизии, и всегда нам выделяли самых лучших саперов, профессионалов своего дела. В роте было четыре человека, не участвовавших в разведоперациях: старшина роты Харитонов, повар, писарь и ездовой. Замполита в отдельной роте не было.

— Из кого формировался личный состав роты?

— Обычно набирали добровольцев из пополнения. Особенно искали бывших разведчиков из числа солдат, возвращающихся на фронт из госпиталей. В 1944 году был поток бывших белорусских партизан, которые сами охотно шли в разведку. Командиры разведгрупп в роте могли, по своему усмотрению, забрать к себе приглянувшегося по боевым качествам солдата из полковой разведки. Так, например, я забрал к себе из полка бывшего партизана Льва Краснова. Это речь идет исключительно о добровольцах.

Но был еще один источник пополнения, который официальная история войны не любит признавать. В разведроты набирали солдат из штрафных рот, еще не успевших «искупить вину кровью». Наш офицер из дивизионного разведотдела по фамилии Федоров много раз выезжал на место формировки штрафных рот, выбирал для беседы человек пять-семь. Большинство он «отсеивал» после личного разговора. Обычно в роту привозил двух-трех штрафников. Одна важная деталь: в тот момент, когда их зачисляли в списки личного состава роты, они автоматически не считались «искупившими вину». Только после первого удачного «поиска» они считались «прощенными Советской властью». Из каждой такой «двойки-тройки» штрафников, как правило, один погибал в первом же «поиске», другой оставался в роте как подходящий и прошедший «вступительный экзамен». Одно дело вместе со всем батальоном в атаку идти, да еще с поддержкой артиллерии и танков, и другое дело — ночью бесшумно ползти через минное поле на нейтральной полосе, прямо в пасть смерти, ожидая каждую секунду, что немецкая пуля раскроит тебе череп… Тут необходимы мужество; и смелость особого рода.

В составе нашей роты примерно половина бойцов была из молодых ребят комсомольцев-добровольцев, а остальные… Мой первый «наставник и учитель в разведке» был бывший «вор в законе» помкомвзвода Павел Слепухин. В конце 1943 года в роте было десятка полтора-два разведчиков из бывших уголовников-штрафников, и, кстати, все они были смелые, достойные и порядочные люди.

— Можно было определить сразу, подходит человек для разведки или нет? Устраивались какие-то «испытания при приеме на работу»? Поэт Давид Самойлов-Кауфман в своих воспоминаниях пишет, что у них в отдельном разведбате при штабе фронта новички проходили следующее «испытание». В пустой барабан «нагана» незаметно вставлялась пустая гильза. Новичку давали выпить кружку самогона и предлагали сыграть в «русскую рулетку»… Прошедшему этот тест смельчаку наливалась вторая кружка, и он считался принятым в разведку. Насколько это реально?

— Эти «игры» с револьвером мне не кажутся реальными. Особенно в сопровождении «двух кружек самогона». В разведке вообще пили крайне редко, там люди всегда должны были быть готовыми к выполнению задачи. Хотя, черт его знает, моторизованный разведбат при штабе фронта не занимался захватом «языков» или пешими рейдами в тыл, они в основном штаб охраняли, сопровождали начальников и разведывали дороги. Воевать такой части выпадало редко. Может, у них там и были свои «обычаи»… В разведротах отдельных морских стрелковых бригад действительно были свои «флотские традиции» при приеме новичков, но в пехоте? Определить по внешнему виду, подходит ли человек для разведгруппы, невозможно. Я видел немало людей из прибывших к нам в роту новых разведчиков: «и рожа зверская и беспощадная», и смотрит «орлом или соколом», и «орден яркий на груди», но как только этот человек перемахивал через бруствер и начинал ползти в сторону немцев, с ним происходили страшные и странные вещи. Вроде ползет, «работает» руками и ногами, а остается на месте! Нет движения вперед, страх сковывает все тело! Шумные люди сразу вызывали недоверие…