Но за этого «товарища Сталина» и за Родину первыми погибали мы, а не политруки. Ненависть наша была взаимной. Мы не любили болтунов, воюющих «лозунгами и пламенными речами», но больше всего нас бесило, что политотдельцы нередко сидели в блиндаже во второй траншее переднего края или в штабе батальона во время наших разведпоисков, чтобы нас «встретить и поздравить» по возвращении с задания, а потом иногда бывало, что такой политрук, «записная тыловая крыса со стажем», потихоньку через свой отдел «стряпал» на свое имя наградной лист, мол, лично принял участие в организации и проведении успешного разведпоиска, и получал очередной орден… Один раз наша группа в составе четырех человек пленила пять немцев в ближнем германском тылу. Немцы попались «дерзкие», пытались на нас наброситься, оружие отобрать. Одним словом, вышли мы к своим только с одним пленным. Что-то он про нас на допросе «вякнул». Приходит ко мне майор-политрук и начинает «читать мораль» и стращать всякими карами за расстрел пленных. Будто я их в нашем тылу порешил, а не в немецком… Слушал я его бредни, слушал… У нас, в разведке, за словом в карман не лезли. Говорю ему: «Товарищ майор, я сейчас пойду к генералу и попрошу, чтобы вас завтра назначили командиром «поиска». Этого майора как ветром сдуло.

Иногда проходим мимо штабной братии, и слышу вслед, как кто-то «шипит»: «Кац пошел со своими бандитами». Мне тогда даже нравилась и льстила подобная формулировка. Но сразу после войны политотдел на нас отыгрался. И, образно говоря, просто «разгромил нашу роту». Подробности этого события я вам не расскажу и сейчас.

Особисты были нашими соседями по дивизионному тылу и нас «уважали», по пустякам в «душу не лезли». С нами они предпочитали не связываться, зная, что разведрота никому ничего не прощает. Угрожать нам штрафной ротой или расстрелом было бессмысленно, для нас смерть была ежедневной спутницей, а других «рычагов воздействия» на нас у них не было. Терпеть мы могли недолго и прощать не умели. Особисты тоже люди и жить хотят.

А то выйдет такой товарищ утром из землянки и сразу на мину наступит… Или его непонятно кто в плен утащит… Вариантов множество… Помню, пришел как-то к нам в роту с чем-то разбираться представитель СМЕРШа, старший лейтенант, судя по внешности, среднеазиат. Мы его «разыграли»… Несколько человек из роты, обладатели «зверских рож», стали крутиться вокруг этого лейтенанта, поигрывая ножами и хмуро поглядывая на особиста. Я шепчу особисту: «Товарищ старший лейтенант, уходите быстрее, а то эти «урки» вас зарезать хотят, вы им не понравились». Лейтенанта чуть «кондратий не схватил»… Мы катались со смеху.

В разведроте свои законы. Разведрота — это братство преданных другу другу людей.

Строевые командиры из полков тоже старались не идти на конфликты с нами. Как-то на Наревском плацдарме был случай. Разведрота была в резерве комдива. Соседи начали отходить, смотрим — бежит большая группа в плащ-палатках, видны и женские фигуры. Все понятно, штабные с ППЖ драпают. Коновалов приказал мне: «Останови этих сволочей!» Побежали им наперерез. Помню, как Пилат кричал на своем картавом «одесско-русском» языке: «Ложись, вашу мать! Назад! Приказ комдива! Всех порешим!» Пришлось дать пару очередей поверху над этой толпой да парочку прямо перед их ногами. Бегущие остановились, залегли в цепь, плюхнулись мордами в грязь и даже пошли вместе с нами в атаку, отбивать брошенные позиции. Прошла пара месяцев. Как раз в тот день моей группе вручили награды. Идем к себе в роту. Вдруг какой-то майор из соседней дивизии: «Старшина, почему честь не отдаете старшему по званию?!» — «Да пошел ты…» Он «вскипел», начал орать, подозвал своих двоих автоматчиков и приказал, показывая на меня рукой: «Арестовать!» Говорю своим: «Ребята, тихо! Пока не вмешивайтесь…» Заводят меня «конвоиры» в дом. Пригляделся я к этому майору и узнал его — из «драпавших» на Нареве. В это время моя группа окружила дом. В окно заглядывает мой разведчик Краснов, направляет автомат на майора и спокойно говорит: «Не устраивайте бунт, а то вас всех здесь положим!» Майор понял, что его сейчас на полном серьезе будут убивать, сразу «позеленел». Я спокойно вышел из дома, и мы пришли к себе в роту. Уже через час я стоял навытяжку перед командиром дивизии, который, не подбирая выражений и матерясь, кричал на меня: «Безобразие! Махновец! Ты зачем офицера оскорбил!..» — и дальше в том же духе. Несколько минут я выслушивал грозные тирады, потом не выдержал и сказал: «Василий Андреевич! Этот майор лучше передо мной бы не показывал, что он «белая кость», я его уже видел бегущим от немцев на Нареве и знаю, чего он стоит…» Коновалов переспросил: «Майор из тех, что драпали?» — «Так точно!» Коновалов смутился и сказал: «Иди, старшина, в роту. Сам понимаешь, сволочей у нас хватает… Я еще добьюсь, чтобы этого майора разжаловали». Иногда и такой финал был у подобных историй.

Мы не были «личной гвардией» комдива или его «любимчиками», но ощущение собственной незаменимости давало нам право на определенные вольности. Допустим, «прислонят завтра к стенке» товарищи «из органов» за какой-нибудь «фортель» разведчиков Каца и Слепухина.

Но кто «языка» тогда в дивизии возьмет? Политотдел?.. Человек, умеющий взять «языка», грамотно организовать «поиск» и своих разведчиков сберечь, ценился на вес золота. Даже был особый приказ для медслужбы дивизии: разведчиков в случае ранения оставлять на лечение в медсанбате и стараться не отправлять в тыловые госпитали. Конечно, в зависимости от тяжести ранения. Например, уже воюя в дивизионной разведке, я был ранен в левую руку, а позже контужен — все лечение я получил в медсанбате дивизии.

Есть еще один аспект, характеризующий братство разведчиков и являющийся предметом нашей гордости. Никогда мы не оставляли своих убитых и раненых у немцев. Любой ценой, любыми усилиями своих павших мы уносили к себе и сами хоронили. Не давали немцам надругаться над телами товарищей. Несколько раз были ситуации, что группа обнаружена при отходе и наполовину выбита. Или ты своего тяжелораненого товарища вытащишь, или «языка», который позарез нужен командованию. Для нас дилеммы не было. Немца убивали и тащили своего раненого товарища к нашим. С нами ничего не могли поделать. Ругали нас: «Почему „языка“ кончили?!» Но все начальство понимало, что это наш закон и никакие небесные кары не заставят нас его преступить… Немцы тоже знали, что мы всегда придем за телами убитых товарищей. Ползешь по нейтралке. Осветительная ракета в небе. Видишь, как на колючей проволоке висят тела твоих убитых друзей, знаешь, что там немцы засаду устроили или трупы заминировали, — все равно ползешь вперед. Всех своих убитых мы похоронили сами. Если бы такого не было, то добровольцев, желающих воевать в разведке, было бы намного меньше.

А полной правды, что такое разведка на войне, вам никто из ветеранов не расскажет. Не захотят менять стереотипы «советской истории». Да и вам я сейчас рассказываю, может быть, десятую часть из того, что мог бы поведать… А для иллюстрации того факта, что разведка никому обид и оскорблений не прощала, приведу вам один пример, не из самых приятных…

До того как Глеб Облап стал начальником разведки нашей 283-й СД, командовал разведотделом дивизии один майор, по фамилии Колпаков. В начале июня 1944 года был у нас очень тяжелый, неудачный период, разведрота две недели ходила в «поиски», но взять «языка» не удавалось. Каждый день кто-то погибал. Пьяный майор, наш начальник разведки дивизии, выстроил остатки разведроты и, угрожая пистолетом, гуляя вдоль строя, начал кричать нам в лицо: «Трусы! Подонки!», материл и оскорблял нас по-всякому… Очередная группа снова в вечерних сумерках ушла в «поиск», потеряла еще четверых разведчиков, но немца пленила. Свою передовую разведчики пересекли незаметно на соседнем участке, скрытно в темноте прошли пять километров до расположения штаба дивизии и завалились ночью в блиндаж начальника разведотдела: «Хотел «языка»? Держи, он твой!» — и застрелили немца. Следующей пулей убили этого майора. Из-за глухих пистолетных выстрелов в ночи в расположении штаба все же поднялась небольшая суматоха, но остатки разведгруппы, не будучи обнаруженными, снова ушли на нейтралку и только на рассвете «вернулись с задания», без «языка», но вынесли с собой все четыре трупа погибших в ночном «поиске» разведчиков. Все было проделано чисто, быстро и грамотно, как это умеют делать только опытные разведчики… Никто не выдал. СМЕРШ «рыл землю», но ничего понять не мог.