Именно Кернес очень много дал свидетельских показаний по делу генерала Власова. И как отмечают специалисты, показаний смелых{313}.

В Виннице по приказу полковника фон Ронне с Власовым встретился капитан Штрик-Штрикфельдт. Несколько слов об этом офицере германской армии.

Вильфрид Карлович родился в 1897 г. в Риге и был старше Власова всего на 4 г. В 1915 г. он окончил гимназию в Петербурге. До конца Первой мировой войны служил офицером в русской армии. С 1918 по 1920 г. участвовал в Белом движении. Затем 4 г. работал по мандату Международного Красного Креста и Нансеновской службы по оказанию помощи голодающим в России.

С 1924 по 1939 г. представлял в Риге германские и английские предприятия. С 1941 г. — переводчик и офицер вермахта{314}.

Вот как вспоминал первую встречу с русским генералом капитан Штрик-Штрикфельдт:

«Власов произвёл на меня положительное впечатление своей скромностью и в то же время сознанием собственного достоинства, своим умом, спокойствием и сдержанностью, а особенно той трудно определимой чертой характера, в котором чувствовалась скрытая сила его личности. Это впечатление ещё усиливалось всей его внешностью: бросающимся в глаза ростом худого широкоплечего мужчины, внимательным взглядом через толстые стёкла очков, звучным басом, которым он не спеша, чётко излагал свои мысли. Иногда в его словах проскальзывали нотки лёгкого юмора.

Он рассказал мне о своей жизни».

Вообще Андрей Андреевич очень любил поговорить, пофилософствовать. Бесспорно сказывалось и духовное образование. При этом он часто выдавал желаемое за действительное…

Основной стержень в этой беседе — это прозрение Власова в плену. Об этом хорошо написал Штрик-Штрикфельдт:

«Первоначальное недоверие Власова рассеялось благодаря тактичному обращению с разбитым противником со стороны немецких офицеров и рыцарскому отношению его врага в боях у Волхова генерал-полковника Линдеманна. Этим подтвердилось то, во что он, в сущности, хотел верить: что немцы были не чудовищами, а людьми и, как солдаты, уважали противника…

При следующем моём посещении генерала Власова я должен был много рассказывать ему о Германии. Его интересовало всё. Но прежде всего он хотел знать больше о германских целях войны. Надо сказать, что знал он поразительно много».

Вскоре капитан поставил решающий вопрос пленному генералу: «Не является ли борьба против Сталина делом не одних только немцев, но также, и в гораздо большей степени, делом русских и других народов Советского Союза? Он задумался. Потом он рассказал мне о долголетней борьбе за свободу, которую вели крестьяне и рабочие, офицеры и студенты, мужчины и женщины. А мир наблюдал и молчал. Из экономических и иных корыстных побуждений с советской властью, держащейся на крови, заключались договора и союзы.

«Может ли всё это ободрить народ, чтобы он взял в свои руки свою судьбу?» — спросил он.

Вопрос на вопрос — показатель сомнения. Видимо, у Власова оно ещё было. С одной стороны, Власов считал: «В Советском Союзе не только народные массы, но и многие военные, даже ответственные работники, настроены хотя и не против советской системы, но против Сталина. Террор подавляет в России всякую попытку к созданию организованного движения сопротивления».

С другой стороны, он спрашивал: «И как вы представляете себе практическое участие русских в борьбе против Сталина?»

Снова вопрос на вопрос!

Штрик-Штрикфельдт: «Я сказал, что мы сами в начале похода верили в освободительную войну, в освобождение России от большевизма. Я говорил о бедственном положении военнопленных, которое, к сожалению, нам изменить не удалось. Я сказал ему и о том, что вожди национал-социалистов одержимы высокомерием; а потому слепы и не склонны разработать разумную политическую концепцию. Следствие этого, прежде всего, катастрофическое положение 50–70 млн. людей в занятых областях. Позиция же германского офицерского корпуса иная».

— Что же всё-таки мы можем сделать? — спросил Андрей Андреевич. — И что думает об этом ваш фюрер?

— Ну, фюрер, к сожалению, всё ещё окружён поражёнными слепотой людьми. Но фельдмаршалы и крупные офицеры здесь, в генеральном штабе, делают что могут в сторону изменения политических целей войны и пересмотра наших отношений к русскому народу. Готовы ли вы сотрудничать с теми, кто хочет бороться против Сталина?

— Против Сталина — да! Но за что и за кого? И как?

— Сотни тысяч русских уже помогают немцам в этой войне против Сталина, многие даже с оружием в руках. Но у них нет своего лица.

— Дадут ли нам офицеры, о которых вы говорите, возможность выставить против Сталина русскую армию? Не армию наёмников. Она должна получить своё задание от национального русского правительства. Только высшая идея может оправдать выступление с оружием в руках против правительства своей страны.

В конце разговора капитан Штрик-Штрикфельдт попросил изложить свои мысли в письменной форме. При этом в своей книге «Против Сталина и Гитлера» он отметил:

«Момент был благоприятный: начальник Генерального штаба Гальдер ждал от Гелена возможно более полной информации, исходящей из советских офицерских кругов, о реакции в Красной Армии на только что проведённое упразднение института комиссаров».

В общем — обыкновенная работа разведки.

При разговорах с Власовым иногда присутствовал пленный полковник Владимир Ильич Боярский, который в отличие от Власова был настроен более резко антисталински.

Андрей Андреевич часто советовался с ним. В итоге, на основе соображений, обсуждённых в беседах, Власов и Боярский составили и подготовили доклад в виде плана. В своих воспоминаниях Штрик-Штрикфельдт написал: «Набросок плана был хорош, но, увы, слишком многословен. Из моего опыта я уже знал, что «пруссакам» следует всё давать в сжатом, сухом изложении».

После получения указаний начальника Ронне Вильфрид Карлович добросовестно сократил и переработал доклад, который получил название меморандума{315}.

После прочтения доклада полковник Ронне остался вполне доволен. Он несколько раз беседовал с Власовым и в заключении процесса вербовки сказал Штрик-Штрикфельдту: «В случае совместной работы с русскими я отдал бы генералу Андрею Андреевичу Власову предпочтение перед всеми другими».

И что бы ни говорили кураторы Власова, а потом и историки об этом пред почтении* ясно одно: в целях немецкой пропаганды фигура Власова была наиболее приемлемой и целесообразной.

Во-первых, он имел высокую должность как военнопленный генерал Красной Армии, самое высокое воинское звание в плену — генерал-лейтенант. Таких у немцев в лагерях были единицы.

Во-вторых, внешний вид: рост, заметная худощавая фигура. Народные корни и духовное образование.