— Ммм, — мурлычу. — Кто-то очень хочет, — намеренно дразню, потираясь бёдрами об его уже каменный член.

— Пипец как хочу, детка! — уже рычит, кусая меня за мочку уха. Наглые руки, стягивают с меня штанишки и сжимают бедра. — Я аккуратно детка, совсем немножко. Рада… — выдыхает, дергает пижаму, жадно целует плечи, раздвигает мои ноги, проскальзывает в складочки, задевая клитор, и я содрогаюсь.

На самом деле я тоже очень хочу. Самое удивительное, что я не хочу нежно и аккуратно. Я хочу сильно, грубо, глубоко, чтобы кричала от его животного напора. Нежности и аккуратности у нас с Глебом с лихвой.

Почти всю беременность и уже больше месяца после родов мы нежные и аккуратные. Мне кажется, я сама скоро завою от этой сладкой ванили.

— Я хочу сверху, — выдаю я. Сон как рукой снимает несмотря на то, что спали мы в общей сложности часа четыре. Толкаю Глеба, вынуждая упасть на подушки и забираюсь на него сверху, седлая.

— Оу, детка! Это изнасилование? — усмехается он, сжимая мою попу.

— Да, это жесткое изнасилование, — хрипло шепчу, начиная стягивать с Глеба боксеры.

Замираем.

Наши тела бьются в истерики от возбуждения, дыхание рвётся, но мы не двигаемся, потому что просыпается наш сын и начинает хныкать в кроватке рядом.

— Пиздец! — срывается Глеб и закрывает рукой глаза.

Наклоняюсь к нему, целую в упрямо сжатые губы, смеюсь, когда он щипает меня за попу.

— Далеко не уходи, — шепчу Глебу в губы. — Я сейчас покормлю Ярослава, мы немного погуляем, и он уснет.

Наш сын начинает уже не просто хныкать, а повышать на нас голос, требуя внимания. Пытаюсь встать с кровати.

— Лежи, — резко переворачивает меня на спину, сам поднимается с кровати, поправляя тесные ему в паху боксеры. — Я тебе его дам, поваляйтесь еще.

Киваю улыбаясь, прикрывая глаза.

Возможно, мы не «родители года», но очень стараемся. Глеб вообще сумасшедший отец с паранойей. На каждое пятнышко или неровное дыхание, поднимает панику, звоня нашему доктору. Купает сына только он, не доверяя даже мне, вымеряя температуры воды по градуснику. Да и мама мне очень помогает, пока Глеб на работе. Я даже могу поспать пару часиков днем, пока она возится с малышом.

Материнство — это что-то невероятное. Мы хотели назвать сына, Дмитрием или Иваном, но, когда я впервые увидела малыша, то поняла, что его зовут Ярослав и никак иначе. Глеб долго недоумевал, но согласился со мной.

Да это трудно. Я привязана к ребенку двадцать четыре на семь, моя жизнь крутится только вокруг Ярослава. Да, я постоянно уставшая и не выспавшаяся, но безмерно счастлива. Кажется невозможно любить ребенка больше, но с каждым днем ловлю себя на мысли, что люблю его все больше и больше.

Наблюдаю как Глеб склоняется к кроватке, что-то шепчет сыну, берет его на руки и Ярослав успокаивается. Муж опускает нашего сына на пеленальный столик, раскрывает одеяльце, и малыш вскидывает ручки вверх. Глеб ловит губами его пальчики и целует.

— Мой сын, моя гордость, моя копия, — приговаривает он, начиная переодевать ребенка. В такие моменты я замираю, боясь их потревожить. Это завораживающее зрелище. Когда взрослый сильный, где-то даже брутальный мужчина, вот так любяще и трепетно общается с сыном.

Боже, и мужа я тоже люблю все больше и больше, хотя еще вчера казалось, что сильнее некуда.

Теперь, спустя почти год, мне даже страшно представить, что, если бы не похищение, я могла бы и не узнать, что мой мужчина существует и не встретила его. Я ненормальная и хочу прожить в этом сладком сумасшествии всю жизнь.

— Мы очень голодные, — Глеб аккуратно опускает уже переодетого сына на кровать возле меня. — Очень, — уже хрипло шепчет, когда я, оголяю грудь, для того чтобы накормить сына.

Глубоко вздыхает и идет к шкафу, вынимая одежду.

— Сильно не одевайся, через часик продолжим, — подмигиваю ему.

— К сожалению, нет, — стискивая челюсть произносит Глеб.

— Почему это?

— Потому что сейчас я иду в душ, одеваюсь и еду за толпой ровесников. У нас сегодня смотрины. Ты забыла?

— А какое сегодня число? Разве пятое?

— Пятое, детка.

— Ооо, но ты же можешь задержаться… — веду бровями.

— Не могу, моя мать уже отправила мне десять сообщений. Пироги готовы, продукты закуплены, родственники на старте. Через час у тебя будут здесь куча нянек, — усмехается Глеб и уходит в душ.

Да, на сегодня у нас запланирован общий сбор. Виновник торжества сейчас довольно посасывает мою грудь, щуря глаза и причмокивая. У него сегодня важный день — смотрины. До этого дня к ребенку мы подпускали только мою маму и маму Глеба. .

***

Полгода назад, мы продали все квартиры Глеба, в том злосчастном доме, где я была пленницей и купили небольшой частный коттедж. Здесь сделано все, так как я хочу. От занавесок на кухне, до кованых ворот. Мой муж потакал мне во всем. Всю беременность я была вредной, плаксивой истеричкой. Я рыдала над обоями не того цвета и злилась если Глебу не нравился цвет плитки в ванной. Теперь, когда мои гормоны пришли в норму и тараканы в голове договорились, я понимаю, что плитка действительно ужасна и эти красные маки в ванной вырви глаз. Но боюсь признаться об этом Глебу. Они же были тогда так жизненно мне необходимы.

Пока Глеб едет за родственниками, укладываю сына спать, принимаю душ, переодеваюсь в легкое платье, подкрашиваю ресницы и собираю волосы в косу. Я немного поправилась, Глеб, зараза, меня откормил. Щеки скоро треснут, но моему мужу нравится, и я пока не парюсь по этому поводу.

— Да, мам, — отвечаю на звонок, ставлю радионяню на тумбу на кухне, делая себе чай со сливками. Боже, кто бы знал, как хочется кофе. Душу бы за него продала. — Да, приезжайте к двенадцати. Да ничего я не готовлю, — усмехаюсь. — Екатерина Владимировна напекла пирогов на целую роту и запекла мясо, Алевтина супруга брата Александра, сделала салатики. У нас все есть. Глеб привезет вино, нарезки, и фрукты. — Да, ну почему ты с пустыми руками? Не говори ерунды. Ладно… А ты можешь привезти чизкейк, только без ягод, — шёпотом прошу ее я. Жуть как хочется сладкого. — Вот и замечательно. Мы очень ждем. Ой, стой! Как