— По всем законам жанра я должен был от удовольствия пустить слюну до колен и до конца жизни молиться на своего благодетеля. Если бы я отказался от такого предложения, то меня просто не поняли бы. Это выглядело бы подозрительно. Поэтому я и согласился.

— Ну и как, пустил? — очень серьезно спросил Маркелов.

— Чего?

— Ну, слюну.

Кузьмич слегка улыбнулся — все-таки в чувстве юмора ему не откажешь.

— Я старался на совесть. Признаюсь, я здесь себя так зарекомендовал, что мне даже работу предложили, — не без гордости произнес Кузьмич.

— Соглашайся, — в тон ему отозвался Маркелов. — Место блатное, а потом, лишняя специализация никогда не помешает. Кто знает, как жизнь может повернуться. Вот ты на своей майорской должности сколько получаешь?

Кузьмич неопределенно махнул рукой:

— И не спрашивай, тоска берет, когда думаю об этом.

— А здесь у тебя солидный приработок.

— Ты что, думаешь, я против, что ли? — покосился Кузьмич на пожилую сгорбленную пару с цветами в руках, проследовавшую к просевшему холмику с крестом из обыкновенной арматуры. — Но как начальство еще на мое перемещение посмотрит. — Неожиданно его лицо посерьезнело. — Возможно, это тот самый случай, за который следует зацепиться крепко. Могильщики народ осторожный, просто так в свою среду никого не пускают. Попасть к ним можно только по рекомендациям проверенных людей. А вопросов у нас к этому кладбищу предостаточно. Что-то в последнее время появилось очень много свежих незарегистрированных захоронений.

— Вон оно что.

— Так что не удивляйся, если мы с тобой будем встречаться и на кладбище.

Ноги затекли, Маркелов поднялся и теперь смотрел на Кузьмича сверху вниз:

— Начальство-то тебя отпустит, с ним вопросов не будет, а вот что скажет твоя директриса?

— А-а, вон ты о чем. Ну с ней я договорюсь, — доверительно протянул майор. — А вообще она баба классная, это с виду она такая твердокаменная, а как разомлеет, то как сахар тает. Хоть лакай!

— И ты лакал? — не сумел скрыть своего интереса старший лейтенант.

— И не однажды, — отвечал майор. — А ты, однако, любопытный. Ладно, давай теперь о деле поговорим. Да ты не дави на меня своим ростом-то, — укорил Кузьмич, — присядь хоть на лопату, не запачкаешься… На природе все стерильно.

Вот так-то, — произнес он, когда Маркелов присел рядом. — Тут вот какое дело.

Мне передали, что операция сворачивается. Похоже, что к оружию уже подобрались.

Оставаться тебе там опасно. Тебя могут заподозрить, ведь это же ты вывел на Карася. А это такие люди, что обид не прощают.

— Рановато еще, я кое-что нащупал. Майор усмехнулся:

— Ты что, торговаться, что ли, будешь?

— Нет, но…

— Вот тогда считай, что завтра твой последний день.

— Но мне же надо что-то объяснить. Не могу же я как-то так сразу, ведь привык уже к ребятам, они ко мне стали неплохо относиться, кое-какие шероховатости удалось утрясти.

Майор взял двумя пальцами махонький кусочек суглинка, растер его и аккуратно сдул красную пыль.

— Ну, если ты такой сентиментальный, то можешь сказать, что платят тебе маловато и ты решил уйти.

— А если все-таки будут уговаривать остаться? Майор хмыкнул:

— Однако, я смотрю, тебя крепко засосала вольная жизнь… Ладно, не обижайся. — Кузьмич примирительно хлопнул Захара по колену. — Это я так, никак не могу изжить в себе начальника. Скажи, что заработать здесь на стороне не так-то просто, заработки всего лишь какие-то разовые. Никакой стабильности. А ты уже подыскал нехилую работенку, где делать-то ничего не нужно, а деньги платят офигенные.

— А если спрашивать начнут, где такая работа? — не сдавался Маркелов.

Кузьмич удивленно посмотрел на старшего лейтенанта.

— Ну ты и впрямь возомнил себя ценным работником. Что я тебе могу еще посоветовать… Загадочно улыбнись, и ответь, что сказать не можешь, потому что боишься Конкуренции. Ну что, мне тебя учить, что ли?!

— Ладно, спасибо, Кузьмич, — крепко пожал Маркелов руку майору и, поднимаясь, шутя добавил:

— Ну, ты особенно-то не засиживайся здесь, а то ведь тебе еще копать и копать. Покойника принесут, а яма-то не готова.

— Да пошел ты! — буркнул Кузьмич. Однако поднялся и, взяв лопату, принялся ровнять стенки.

Понятых было двое: молодой человек лет двадцати — двадцати двух, с едва пробивающимся над верхней губой нежным пушком, и крупная дородная женщина лет пятидесяти, с невыразительным, бесцветным лицом.

Женщина и парень сидели в углу комнаты и с безучастным видом наблюдали за оперативниками. Они больше напоминали арестованных, чем понятых. Парень выглядел мрачным, как будто опоздал на свидание к любимой девушке. А у женщины была такая печаль в глазах, словно она только что лишилась кошелька с зарплатой.

Самым большим разочарованием стало то, что оружия в квартире не оказалось. Шибанов рассчитывал увидеть его едва ли не в самой середине комнаты, в огромных ящиках, но вместо него взгляду предстала вполне ухоженная девичья светелка с вышивками на круглом столе и небольшими картинами на стенах.

Галина Волкова сидела у окна и самоуверенно посматривала по сторонам.

Все-таки в самообладании ей не откажешь.

Не исключено, что часть оружия они припрятали и где-нибудь в узлах и чемоданах, а большую часть зарыли. Для чего-то же им понадобилась штыковая лопата!

— Может быть, вы облегчите нашу задачу и сами укажете, где хранится оружие?

Волкова даже не удостоила его взглядом:

— Ищите, вам за это деньги платят.

В профиль она тоже была недурна: на лице ровный и умелый макияж.

Оставалось только удивляться, каким это образом к ней в камеру попала косметика.

— Приступайте, — кивнул Шибанов в сторону двух оперативников, которые уже рыскали глазами по комнате в поиске возможного тайника.

Один из них, молодой и жизнерадостный, воспринимавший обыск как некоторую игру, мгновенно приступил к работе, напомнив разгоряченную лошадку, рванувшую со старта. Другой, в противоположность первому — неторопливый и очень обстоятельный, попросил понятых подвинуться, и те вскочили с дивана вспугнутыми воробышками.

Шаг за шагом они обстукивали стены, терпеливо прислушиваясь к глухим ударам. Ничего. Абсолютно.

Веселый опер открыл шкаф и аккуратно принялся вытаскивать содержимое. С интересом всматривался в каждую вещицу, для чего-то подносил их к лицу, напоминая фетишиста, и при этом так лукаво жмурился, как будто его интересовало исключительно женское белье.